Смолякова, О. Микола Аврамчик: «Крестник Купалы и Коласа» / Ольга Смолякова // Днепровская неделя. — 2019. — 3 января. — С. 5.
В мае 2017 года не стало Миколы Аврамчика — нашего земляка, уроженца деревни ПлЕсы Бобруйского района. Известному поэту и прозаику не хватило трех лет, чтобы отметить вековой юбилей. Вполне объяснимо, почему коллеги и поклонники его творчества частенько величали Николая Яковлевича «Патриархом белорусской литературы». Громко? Ничуть! И дело тут не только в долгожительстве…
Любви все возрасты покорны.
Аврамчик был далек от унылого почивания на лаврах — он писал всю жизнь, не бросая любимое занятие даже в старости с присущими ей всевозможными хворями и немощью. Хотя что-что, а последнее с героем материала решительно не вязалось. К примеру, в 79 лет он… возобновил отношения с первой любовью по имени Анна (ей на ту пору стукнуло 77). Оба долго жили каждый в своем браке, оба воспитали по трое детей, оба впоследствии потеряли супругов. «Можна сказаць, што і юначае каханне аднавілася, і новае ўзнікла, — признавался литератор. — У нас такі ўзрост, што некаторыя ўвогуле падумаюць: чорт іх знае… Але вельмі свяцілася і сагравала тое пачуццё. Я не мог крыўдаваць на яе, што не дачакалася тады, — мне ж яшчэ столькі вучыцца заставалася… (как вы уже, наверное, догадались, любимая вышла замуж за другого — прим.авт.). Калі зноў сустрэў Анюту — абсалютна не думаў, хто што казаць будзе! Шапталіся, вядома ж, розныя там суседкі-сяброўкі… Сястра казала, людзі гавораць, што Аўрамчык з глузду з’ехаў… А я лічу: што я думаю — тое і думаю, што мне да іншых?!»
Суды да пересуды не помешали удивительной паре — Анна Семеновна и Николай Яковлевич на зависть злым языкам умудрились прожить вместе в ладу и гармонии почти два последних десятилетия… В жизни Микола Аврамчик, как видим, был еще тем романтиком. В творчестве — нет. Пройдя войну и лагеря, он не мог не писать об этом реалистично, выпукло, болезненно. Так, как было на самом деле. «Сын свайго часу паказаў час, як ён бачыў яго, як адчуў яго, не хлусячы, не становячыся на катурны…» — такую характеристику произведениям коллеги дал Рыгор Бородулин. И это касается не только «фронтовых» прозы и поэзии. Впрочем, глубина в лирике нашего соотечественника наблюдалась еще до выпавших ему на войне испытаний. Одними из первых это заметили — небывалая удача для любого начинающего поэта! — прославленные Янка Купала и Якуб Колас. Они же фактически стали «крестными отцами» Аврамчика в белорусской литературе. Вот как это было.
Зачем студенту черновик?
Учился Микола, обычный деревенский парень из-под Бобруйска, в столице в Минском пединституте. Способности позволяли.
Все ему здесь было интересно. И хаотичная бурливость большого города, и непривычная суета столичных жителей… А особенно радовали возможности, что раскрывались для его творчества! Так, в родном вузе то и дело проходили капустники и поэтические вечера. Один из таких в апреле 1939 года посетила «элита пера»: Янка Купала, Якуб Колас, Михась Лыньков и Эди Огнецвет. Не передать, как студенты мандражировали перед двумя первыми — еще бы, живые кумиры! И надо ж было такому случиться, что именно скромный провинциал привлек их внимание.
— Сустрэча ідзе, як раптам мяне штурхаюць: «Глядзі, Колас твой верш чытае!..» — вспоминал впоследствии Николай Яковлевич. — Аказваецца, класіку паклалі на стол самвыдатаўскі часопіс «Наша творчасць», дзе былі змешчаны і мае вершы. Колас прачытаў верш — працягнуў Купалу. Той надзеў акуляры, прачытаў, яны нешта перамовіліся, як раптам Купала падымаецца і кажа: «Мы азнаёміліся з вашым часопісам, і нашу ўвагу прыцягнуў верш Аўрамчыка «Адлёт жураўлёў», запрашаем аўтара на сцэну…» Мяне — першага на трыбуну! Я, вядома ж, выйшаў на трыбуну паслухмяна, а вершаў жа не падрыхтаваў ніякіх… Пачаў лэпаць сябе па кішэнях — у тую пару ў мяне часта бывалі рукапісы з сабой, чарнавікі. Няма! У першых радах пачалі ўжо хіхікаць…
Что делать? Наш герой решил просто — раз нет черновиков, прочту, что помню наизусть. Снова, только теперь в исполнении автора, прозвучал «Адлёт жураўлёў» и еще что-то патриотическое. Видимо, все это произвело благоприятное впечатление на именитых гостей. По крайней мере, Колас после вечера написал в тетради отзыв: «Верш Аўрамчыка надзвычай свежы, па сіле і эмацыйнасці я стаўлю яго ў рад такіх вершаў, як лермантаўскі «Парус». Назавтра об этом появилась заметка в газете, процитировали и слова классика. Аврамчика заметили — и пошло-поехало…Был период, когда 20-летний юноша из Приберезинского края даже читал стихи «на разогреве» у Змитрока Бядули. Это считалось весьма почетным.
Сам же Николай Яковлевич неоднократно повторял, что на литературную деятельность его благословили именно Купала и Колас. Хотя знаковых встреч — не только с писателями и поэтами — в биографии Аврамчика было немало. С первыми лицами государства в том числе. Случались и весьма курьезные.
Все ли писатели вышли из гоголевской «Шинели»?
— Пасля вайны я хадзіў на працу ў рэдакцыю ў касцюме і паддзёўцы малодшага брата, што служыў у арміі і з месяца на месяц мог дэмабілізавацца, — описывал тот период Микола Аврамчик. — Таму я пачаў мірна абжывацца ў Мінску з таго, што спярша павінен быў набыць нейкія ўласныя апраткі.
Помню, як з гэтай мэтаю мы з жонкаю прыйшлі на таўкучку на Чэрвеньскім рынку. Мая жонка аблюбавала ў руках маладой жанчыны мужчынскае паліто цёмна-сіняга колеру. Жанчына прасіла за яго тысячу рублёў (на працы я атрымліваў у месяц восемсот восемдзесят). І ўсё-такі абедзве жанчыны ўгаварылі мяне памерыць паліто. Яно аказалася ледзве не да пят.
«Хіба на выраст? — падумаў я. — Дык жа болей ужо не вырасцеш».
Уладальніца рэчы па кіслым выглядзе майго твару, мабыць, зразумела гэта і запэўнівала, што ў любой майстэрні паліто ўкароцяць на чвэртку. Нібы апраўдваючыся, яна прызналася, што муж пашыў яго для паездкі за мяжу, але не апрануў ні разу.
Мая жонка нясмела пацікавілася, дзе ён працуе.
— У камсамоле, — адказала жанчына.
— Дык і ён жа працуе ў камсамоле, — кіўнула галавою на мяне мая жонка.
Мне ўжо не заставалася нічога іншага, як запытацца ў жанчыны, як прозвішча яе мужа.
— Машэраў.
Месяцы за два да таго Машэрава прызначылі адным з сакратароў ЦК камсамола рэспублікі. З газет я ведаў, што ён і паэт Аркадзь Куляшоў уваходзілі ў склад савецкай дэлегацыі, якая ездзіла ў Лондан на кангрэс дэмакратычнай моладзі свету.
Жанчына ўступіла нам сотню рублёў, і мы купілі паліто. Было яно шыкоўнае, з дзябёлага, дыхтоўнага драпу. Доўга франціў я ў ім пасля вайны, потым пераліцаваў, а яно ўсё не ведало зносу.
Кажуць, быццам Фёдар Дастаеўскі сказаў пра сябе і пра іншых рускіх пісьменнікаў, што яны ўсе выйшлі з гогалеўскага «Шыняля». Пераймаючы яго, я сказаў бы ў адносінах да сябе, што я выйшаў у людзі з машэраўскага паліто, прычым не толькі ў звычайным, але і ў пераносным сэнсе гэтага слова. Я кажу гэтак не дзеля красамоўства…
Кто же он, Ведьмак-Лысогорский?
Десятки сборников стихов, проза и воспоминания, а еще филигранные переводы на белорусский язык произведений Байрона, Мицкевича, Украинки и других — то наследие, что оставил нам Микола Аврамчик. Счастливая творческая судьба — кто бы что ни говорил!
Однако и в ней есть белые пятна, которые до сих пор активно раскрашиваются в разные цвета знатоками белорусской литературы и не только. В частности, скандальное авторство «Сказа пра Лысую гару». Хоть история и некрасивая, но замалчивать ее, пожалуй, было бы ошибкой. Слишком уж часто при ее упоминании склоняли и продолжают склонять имя нашего земляка.
Итак, краткое содержание. В начале 70-х годов прошлого столетия читающая белорусская интеллигенция, выражаясь современным языком, испытала шок. А все потому, что свет увидела эпатажная поэма некоего неизвестного доселе Ведьмака-Лысогорского, описывающего в громких деталях быт писателей в дачном поселке литераторов неподалеку от Лысой горы. «Сказ…» охотно читали и те, кто до того вовсе не интересовался поэзией. Даже сам упомянутый ранее Машеров дал оценку: «Если бы не матюки, то можно было бы и напечатать…». Меж тем нашумевшая вещица продолжала обрастать новыми разделами, дополняться.
И вот несколько десятилетий, то затихая, то разгораясь с пущей силой, велись дебаты по поводу ее авторства. Шептались, что стиль уж слишком изощренный, За Ведьмаком скрывался явно поэт профессиональный и скорее всего знаменитый. Наконец в 1995 году в журнале «Крынiца» было опубликовано интервью с загадочным автором и помещен его снимок. Там Ведьмак-Лысогорский стоял спиной к фотографу. Как выяснилось позднее, на снимке был запечатлен Микола Аврамчик.
Страсти разгорелись еще пуще, когда в 2003 году Нил Гилевич неожиданно озвучил в прессе, что это произведение написал он, а Аврамчик лишь подбрасывал идеи для сюжетов. Понятное дело, что уроженец Бобруйщины обиделся на такие слова и выступил с опровержением. Мол, «Сказ пра Лысую гару» создавался литераторами совместно.
— Амаль сорак гадоў таму пісалі з Гілевічам, жартуючы па-студэнцку. А вось што атрымалася: ён сцвярджае, што адзін пісаў, а Аўрамчык толькі хохмы расказваў, — в одном из последних своих интервью поделился с бобруйскими журналистами Николай Яковлевич. — Між тым Бураўкін, сябар Гілевіча, лічыць, што ўдвух пісалі. Рыгор Барадулін упэўнены, што на семдзесят працэнтаў «Сказ…» Аўрамчыкам напісаны. У Амерыцы доктар навук выдаў аб’ектыўную працу, дзе робіць вывад, што і Аўрамчык, і Гілевіч усхвалілі сябе і груба абышліся з іншымі. Янка Брыль даўно казаў: «Нічога там няма». І я кажу: дык і не было! А чаму іншыя пісьменнікі не адгукнуліся? Таму, лічу, што Гілевіча баяліся, а Аўрамчыка саромеліся…».
В творцах всегда кипят страсти, даже если производят они впечатление тишайших и скромнейших людей. Плохо это или хорошо? Думается, что во многом благодаря душевной пылкости и эмоциональности авторов их произведения обретают те самые неповторимые живость и образность, получают прописку в вечности. Это, похоже, касается и Миколы Аврамчика.
Ольга СМОЛЯКОВА.