Миньков, Александр. Разговор на языке тишины : [беседа с могилевским скульптором А. Миньковым] / Александр Миньков ; беседовала Виктория Сидельникова // Магілёўскія ведамасці — 2017. — 27 октября. — С. 14.
«Все, что окружает нас, когда-нибудь превратится в тлен: испарится, сгниет, сгорит, переплавится… И только камень — на века. Через тысячу лет археологи, раскопав любую мою гранитную статуэтку, вряд ли зададутся вопросом: кто ее сделал? Будут судить об эпохе, разгадывать символику артефакта… Было бы любопытно их послушать»
Могилевский скульптор Александр Миньков на многих произведениях не ставит свой вензель, попросту забывает об этом. Автора памятного знака военным журналистам в Кличеве и обелиска пациентам областной психиатрической больницы, убитым нацистами в годы Второй мировой войны, больше заботят форма и содержание. Его объемные фигуры — чаще простые, незатейливые, зато смысл — всегда глубинный.
— Александр, как современники реагируют на ваш след в искусстве, всегда ли им понятна иносказательность?
— В основном людям нравится мое творчество. Кто не обделен воображением, правильно понимает заложенную идею. Не сложно ведь догадаться, что пустота в камне, повторяющая контуры человека, означает его душу.
Люблю высекать из камня женскую фигуру, потому что через нее можно показать массу символов: реку, родину, любовь, героинь белорусских легенд… Тем, кто буквально воспринимает реальность, иногда сложно совладать с собой. Помню, в Витебском худграфе делал дипломную работу «Искушение»: нагая Ева уронила перед собой яблоко и размышляет: укусить — не укусить? С ректором случился припадок, мол, уберите эту порнографию подальше от университета.
— Тернист путь художника. Осквернителю общественной морали позволили оправдаться?
— (Улыбается.) Даже не думал этого делать, не счел нужным отходить от библейского сюжета и изображать прародительницу человечества по-другому. По-моему, перед грехопадением она выглядела именно так, без одежды. Правда, скульптуру все же перенесли на набережную, недалеко от кафешки. Меня устроило.
— В данном случае натуралистичность принципиально была взята за основу?
— Но это же первая серьезная работа. Со временем вкусы поменялись, состоялась первая персональная выставка. Родители мною гордились, отец даже прослезился, хотя мало соображал в абстракции и авангарде. Далее жизнь повернула в другое русло: женился, один за другим родились трое сыновей. Теперь все чаще занимаюсь коммерческими заказами. Целыми днями выпиливаю надгробья, хотя и подхожу к этому максимально художественно.
Кажется, розочки, грустных ангелочков и голубков уже могу стругать с закрытыми глазами. Однообразие изрядно поднадоело, но отказаться не могу, это основной заработок. Может быть, поэтому над моими городскими скульптурами приходится размышлять дольше.
— То есть не идете на поводу у публики в своем творчестве для души?
— Не иду, демонстрирую свое видение действительности. Да простит меня мой товарищ и соратник Андрей Воробьев, но классических львов на Задне-провском мосту я бы не делал. Хотя понимаю, что при выполнении госзаказа у мастера часто связаны руки. Поэтому и получаются в результате те же монументальные штампы, как и приевшиеся голуби моих ритуальных буднёй. Зачем лепить животных такими, какими их создала природа? Зачем делать таких же львов, которые есть в Питере, Крыму, Одессе? Все-таки скульптор от скульптора должен отличаться.
— Если вы в ближайшее время возьметесь за создание авторской скульптуры, что это будет?
— Монумент величиной с многоэтажный дом. Мини-вариации на тему божественного создания человека с геометрической нишей ниже живота у меня есть. Представьте, огромная гранитная матрица -фигура человека без половых признаков, которую видно в округе на несколько километров. И даже с летящего самолета. Любой на этой планете понял бы мой замысел. Потому как язык камня — это тишина. Он молчит, а нам и объяснений не надо.
— Необычно, для нашей местности замах непревзойденной широты. А сейчас как обстоят дела с камнем для работы в мастерской?
— Куб черного гранита стоит три тысячи долларов. И это еще не самый дорогой. Есть такие редкие экземпляры, которые добывают только в одном из карьеров в Карелии. Из такого мавзолей Ленина делали. Ценник на него такой же, как на драгоценные камни.
Работаю еще и с мрамором. Но он крошится, как сахар, мягкий, капризный. С гранитом, конечно, комфортнее. Однажды повезло: на Первомайской в Могилеве меняли старые гранитные бордюры. Их выбросили бы на свалку, но я договорился и забрал себе. Прекрасный материал, ему сносу нет. Мне его много надо, потому как мечтаю создать свой бренд виниловых игрушек, как американский дизайнер Фрэнк Козик. Они простые, стильные, лаконичные. Даже придумал свою линию кроликов. Хочу расти ражи ровать универсальную форму, и даже ушки у них буквой М — начальная моей фамилии. И под этих кроликов можно подвести все: от мелких сувениров и предметов мебели до огромных монументов.
— Задумок много, отсюда и трепетное отношение к камню, значит, разумно расходуете, не позволяете себе много «обрезков»?
— 15 лет занимаюсь обработкой и всегда знаю, что ожидает меня на выходе. Конечно, эскиз на бумаге практически всегда выглядит эффектнее объемной фигуры, зато с пропорциями все в порядке, без сюрпризов. Был курьез в Витебске, когда скульптор по фамилии Могучий делал десятиметровый памятник князю Ольгерду — основателю города. Слепил эскиз и отдал в литейку на увеличение всей композиции. Каково было удивление, когда в итоге у княжеского коня получились чересчур длинные ноги. На рисунке они красивые, изящные, а на деле — совсем не то. Городские власти от шедевра отказались, а Могучий обиделся и эмигрировал в Америку. Хотя сам же виноват, надо было лично контролировать процесс. А памятник все-таки сделал столичный скульптор Сергей Бондаренко.
— Александр, ну так же не бывает. Неужели ни одной неудачи не припомните?
— В процессе работы бывали. На плоскости рисую идеальные портреты, а вылепить объемные получилось не с первого раза. Не понимал, как углублены уголки глаз относительно кончика носа. Но как только удалось — ошибок стало меньше. Руки будто сами двигаются — механическая память. Давно еще мой преподаватель на худграфе Иван Иванович Колодовский говорил: «Саша, лепи сразу правильно». А позже я прочел записки Мухиной, автора легендарного памятника «Рабочий и колхозница». Она утверждала: «Чем меньше скульптор дотрагивается до скульптуры, тем выше его профессионализм». Сам пробовал делать более четкие, точные движения — и всякий раз получалось лучше. Теперь, как и учили, работаю сразу на чистовик, без переделок.
Виктория СИДЕЛЬНИКОВА.