Гришанова, Л. Ради спасения Шурочки : [воспоминания о войне могилевчанки Александры Аликберовой (Коржавиной)] / Людмила Гришанова // Могилевская правда. — 2020. — 12 ноября. — С. 14.
«Для меня, в то время пятилетнего ребенка, война началась с темноты. По вечерам в Могилеве не светились окна, исчезло уличное освещение. Благо летом темнеет поздно, — вспоминала могилевчанка Александра Аликберова (в девичестве — Коржавина). — Город погрузился в темноту, потому что соблюдалась светомаскировка на случай бомбежки самолетами вражеской авиации. Люди, жившие в частном секторе, устраивали на огородах укрытия — копали окопы, щели, сооружали блиндажи, чтобы прятаться во время налетов».
Блиндаж в саду Саульской
Шурочка Коржавина жила с бабушкой и дедушкой на ул.Боткина возле областной больницы — ныне скорой медицинской помощи. На месте их дома сейчас находится смотровая площадка перед спуском по металлической лестнице в Подниколье. «Это место издавна называлось Костерня, — поясняла в своих рассказах Александра Сергеевна. — Когда начали рыть окопы на склоне улицы Боткина, которая прежде называлась Гвоздовкой, находили множество человеческих костей, что подтверждало название горы». К дедушке и бабушке Пусковым Шурочку привезла из Бобруйска ее мама в 1937 г. — после ареста мужа. Женщина опасалась, что и ее могут арестовать как жену врага народа. Чтобы уберечь годовалую доченьку от детдомовской судьбы, доверила ее своим родителям. «Маму из Бобруйска эвакуировали после большой бомбежки вначале в Сталинград, потом в Уфу, где она почти до конца войны работала на заводе, изготавливала авиационную фанеру», — об этом Александра Коржавина узнала в 8-летнем возрасте, когда их семья воссоединилась в 1944 г. после освобождения Могилева. Тогда же стало известно о судьбе отца, что он провел в лагере 7 лет, был комиссован по состоянию здоровья. Умер по дороге из лагеря в г.Ейск, куда его направили.
…Но вернемся мысленно в лето 1941 года. Дедушка нашей героини, Авраам Митрофанович, выкопал и оборудовал блиндаж на той же улице, где жил, но ближе к Мышаковке в большом саду, который все называли по фамилии дореволюционной владелицы — садом Саульской. Обстрел Могилева немцами продолжался все то время, пока город оборонялся. Метрах в двадцати от блиндажа Пусковых советские военные установили зенитку. «Взрослые опасались, что немцы, пристреливаясь к зенитке, попадут и в наш блиндаж, — признавалась пожилая женщина. — Вдруг стало тихо. Замолчала наша зенитка. Кто-то спустился в дедушкино сооружение и сказал, что наши части оставили город. Бабушка заплакала в голос. Из блиндажа выбирались с опаской. Меня от страха стало знобить. Помню, что дедушка сказал мне, словно взрослой: «Не бойся. Будет как будет — как Бог даст». Мы остановились на горе и смотрели вниз на Подниколье, на Днепр. Казалось, там все вроде было без изменений. Приглядевшись, я увидела, что вдоль реки движется зеленая масса. Оказалось, то передвигались захватчики. Немецкие солдаты шли не торопясь…»
Дед предсказал оккупантам судьбу Наполеона
Александра Сергеевна вспоминала, что первые немецкие солдаты, вошедшие в Могилев, не проявляли враждебности к мирному населению. Вряд ли она, пятилетний ребенок, могла это понять. Скорее всего, оценки поведению гитлеровцев давали в разговорах между собой взрослые. Девочка, как губка, впитывала эмоции дедушки и бабушки. Впечатления родственников превратились в собственные на всю оставшуюся жизнь. По ее словам, до поры до времени оккупанты просто не замечали местных жителей. Они смотрели на могилевчан, как сквозь прозрачное стекло, не видя в них людей. Они обращали на горожан внимание тогда, когда от тех требовались какие-либо услуги. Всех мужчин в возрасте от 16 до 60 лет сразу куда-то увели. К радости близких, Авраам Митрофанович, как и соседский 16-летний парнишка, вернулся домой через три дня. Они сразу же принялись носить воду в ведрах на коромыслах из Днепра для нужд немецких солдат. Городской водопровод был выведен из строя. Оккупанты мылись, стирали, готовили еду, требуя чистую воду. Чужаки вели себя не просто по-хозяйски, а по-барски. Вся живность во дворах была выловлена гитлеровцами в первые же дни.
На стенах домов, на заборах были расклеены распоряжения и указы со всевозможными запретами в адрес населения. На улицах появились евреи с желтыми шестиконечными звездами, нашитыми на одежду. Они разбирали завалы и наводили порядок. Находились смелые люди, которые стремились вывести из города еврейских детей, используя чужие метрики. Пусковы отдали документы внучек для спасения двух соседских девочек, с которыми Александра Коржавина встречалась после Победы. Их родителей расстреляли фашисты, как и других евреев, попавших в гетто.
«Как-то я услышала разговор взрослых. Дедушка говорил соседке, что будет еще хуже, но не навсегда. «А потом?» — спросили его. Он ответил, что с немцами будет, как с Наполеоном, — вспоминала Александра Сергеевна. — Я узнала, кто такой Наполеон, только повзрослев. Поэтому всегда считаю своего дедушку патриотом, который в самое тяжелое время для страны не сомневался в победе советского народа над гитлеровцами».
Выбор в пользу жизни внучки
Коржавина рассказывала о том, как в оккупацию бедствовали обычные горожане. Их семья в первую военную зиму мерзла в холодном доме: не было дров для отопления. За ночь вода в ведре покрывалась коркой льда. Шурочка так ослабела, что у нее опухали и местами гноились колени и руки. Авраам Митрофанович, достав кое-какие продукты, отвел внучку к немецкому врачу. Тот выписал ребенку мазь, которой смазывали больные места. Девочка грела руки на солнце через оконное стекло. Почти до летних дней она держала руки в ватных мешочках, пошитых бабушкой по размеру ее ладошек. Чтобы ткань не соприкасалась с пораженными местами, в мешочки вставляли палочки-распорки. К концу лета руки зажили, но еще долго болели и синели на холоде. Колени тоже болели, но меньше. Окончательно Александра Сергеевна излечилась от этой напасти только к 40-летнему возрасту.
Кроме холода донимал и голод. К весне 1942 г. у Пусковых закончились довоенные запасы сала, картофеля, овощей. Дедушка подрабатывал на рынке, оказывая мелкие услуги по разгрузке саней-телег или уборке торгового места, после чего приносил домой что-нибудь из еды. Но на всех не хватало. Ели молодые листья липы, сныть, лебеду, щавель… «От таких условий жизни заболел и дедушка. У него был гнойный плеврит. «Понимая, что в условиях голода и холода бабушке не вытянуть нас двоих, больных, дедушка в возрасте 63 лет покончил жизнь самоубийством, — с горечью признавалась пожилая внучка. — Так что я живу благодаря его жертве, в глубоком неоплатном долгу перед дедом. Он сделал выбор между своей и моей жизнью в пользу спасения меня».
«Не смогла простить немцев»
После освобождения Могилева многие ослабленные дети заболевали корью. Заболела и Шурочка. Едва выжила. На сей раз ее, может быть, спасло возвращение из эвакуации мамы.
…1 сентября 1944 г. Саша Коржавина в 8-летнем возрасте пошла в 1-й класс. Первоклашками одновременно становились и семилетки, и десятилетки, а случалось, и 11-летние дети.
Воспоминания Александры Сергеевны записала когда-то девушка, жившая по соседству. Женщина болела, старела и очень хотела, чтобы осталась память о пережитом ею. Она рассказывала студентке и о наводнении, вызванном в 1942 году разливом Дубровенки, и о казни врачей-подпольщиков из больницы, напротив которой жила в детстве. О том, как в первую военную зиму немцы еще отпускали в город военнопленных из Луполовского концлагеря, чтобы те просили у горожан еду для себя. Если кто из отпущенных не возвращался вовремя, то в лагере взамен одного расстреливали десяток пленных. Александра Сергеевна, детство которой во время оккупации ограничивалось домом и двором дедушкиного хозяйства, помнила состояние непреходящего страха, в котором приходилось жить. «Меня это состояние долго тревожило, мучило, лишало уверенности в себе, — доверчиво говорила старушка соседской девушке, записывавшей ее воспоминания. — Очень долго я ненавидела немцев. Всех — и медсестер в серых форменных платьях, и солдат в зеленой и черной форме, и тех, о чьих зверствах на нашей земле читала, и военнопленных, отстраивавших в первые послевоенные годы Могилев из развалин. Некоторое облегчение почувствовала спустя много лет, когда узнала, что немецкая нация осознала свою вину в горе, принесенном покоренным народам. Я поняла, что это уже другая нация. Но в душе я все равно не смогла до конца простить немцев. Не получилось»,— этими словами заканчиваются воспоминания человека, уже ушедшего в мир иной.
Людмила ГРИШАНОВА.
P.S. Автор благодарит за оказанную помощь в подготовке статьи библиотекаря Могилевской городской библиотеки им. К.Маркса Алесю Тарасенко.