Романов, Ю. Между «люблю» и «очень люблю» / Юрий Романов // Веснiк Магiлёва. — 1999. — 6 снежня. — С. 7.
В среду, 23-го декабря, в этнографическом музее открылась выставка Могилевского художника Александра Титкова, приуроченная к его пятидесятилетию.
Не стану описывать вступительную и заключительную части презентации выставки. И на первой, и на второй было сказано много лестных слов о работах художника — и трезвых, и не очень, и коллегами, и не слишком, и знатоками, и дилетантами. Говорить мы любим и умеем, особенно “по поводу”, будь то именины, крестины или похороны. Фильмы Рогожкина “Особенности национальной…” не врут… А на выставку Титкова, которую сам он оценивает очень скромно (а зря!), собралось не менее сотни могилевчан, толпивших- ся-толкавшихся возле графических и, извиняюсь, “масляных» полотен. Хорошо бы, чтобы толчея стала по- т^оянным атрибутом экспозиции, «отому чтоувидеть работы художника надо, а главное — хочется. А потом хочется делиться впечатлениями об увиденном, высказывать и выслушивать умные и не очень мнения. Несмотря на то, что услышал мимоходом: что, мол, много говорить. Искусствоведы наговорят целый ворох. Здесь смотреть надо. Нравится, интересно? Вот и здорово… Но все же поговорим.
Я долго подбирал слова, отвечая на вопрос одного из своих друзей — “Что мне понравилось больше: более реалистичные или менее реалистичные работы Титкова?” Скажу честно: реализм я не люблю и никакого особого удовольствия в разглядывании какого-нибудь эпохального произведения “Жарким полднем на Басе-реке” не нахожу. Гораздо интереснее погружаться в другую “воду» — мир фантазии художника, в волны его ощущений; не отпечатков, а интерпретаций. Но что интересно. О картинах Титкова я вначале подумал: “Вот, Александр стал Художником, когда ему надоело быть художником-реалистом”. Позже пришла другая мысль: “Он стал Художником, когда сделался настоящим Реалистом”. И парадокса я в этом не вижу, потому что картины — самая что ни на есть реальность, но отразившаяся внутри мастера (где? в глазах? в душе?) и в отраженном виде возлегшая на бумагу или холст. И почему, собственно, отражение должно быть максимально приближено к тому, что видит обычный глаз? Картина — это ведь не трюмо в спальне.
А далее — насколько Отражение Титкова гармонирует с нашим восприятием Одни говорят: “Боже, какой замечательный, тонкий, работоспособный график!” Справедливо.1,бзгляд упирается, скользит, углубляется в ирреально-реальные сплетения, напоминающие чем-то миры братьев Стругацких или удивительные, песчаные, вог-вагперетекущие в нечто иное иллюзии; или “монументалки” движущихся в разном темпе и ритме по небу облаков; или странные лабиринты, где за “столбовой” дорогой открывается новый поворотик, закоулочек, а то и площадь-проспект Люди-капли, человеки-куклы, засасываемые песком времени, заплетаемые травами эмоций — возвышенных и земных, замурованные в камне, растекающиеся-струящиеся с водами, летящие-размазываемые ветром… \
И интересто найти иногда на работе надпись-подпись автора, сверяя свои и его ощущения, разгады- вая-расшифровывая. И интересно
утыкаться прямо носом в стекло или нагибать голову вправо-влево. И даже не обязательно выслушивать рассказы самого автора, хотя за каждой картиной — своя история, свой отдельный мир, но! Работа уже живет сама по себе (и день рождения ее указан где-то тут, в уголке).
Общеизвестно, что художники говорить не могут и не любят (думаю, лукавят: им просто лень еще и описывать словами то, что уже и без того написано). Но вот прекрасная иллюстрация к противоположному тезису. В ответ на похвалу: в картинах, мол, сквозит любовь, — Александр даже несколько удивленно: “Так я же ЛЮБЛЮ… Конкретно? Если конкретно — ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!” Вот так и живет — между. Так же живут и картины. Бегите, берите дешевый билет: за небывалое — побывать между “люблю” и “очень люблю” — просят сущую безделицу. Дешевле не бывает.