Зинькевич, Л. Его все время звало небо : 1 февраля народному художнику Беларуси Павлу Масленикову исполнилось бы 85 лет / Лариса Зинькевич // Могилевская правда. — 1999. — 30 января.
Лет до десяти Паша Маслеников и не подозревал, что на свете существуют художники. Пас в своих Княжицах коров и гусей, в ночное ходил. Семья у Маслениковых была большая, и кусок хлеба в доме никогда не был лишним. Но однажды директор Княжицкой школы привез ребятишек в Могилев, в исторический музей, где были выставлены тогда конфискованные из помещичьих усадеб полотна Боровиковского, Жуковского, Репина, Мясоедова… И Паша просто ошалел от красоты.
Потрясение не прошло для мальчишки даром: он стал делать рисунки к своим любимым книгам —»Слепому музыканту» Короленко и «Хаджи-Мурату» Толстого. А однажды сестра дала ему сборник стихов «Русская муза», где была собрана чуть ли не вся русская поэзия. И у Паши открылись глаза на природу, он стал всматриваться в закаты, рассветы, облака. Тогда он еще не подозревал, что спустя несколько десятилетий ему не будет в Беларуси равных в пейзажной живописи.
Маслеников долго искал себя. Пробовал учиться в Могилевском педтехникуме, потом в пединституте, пока в 34-м не нашел свое — Витебское художественное училище, где в те годы преподавали такие корифеи живописи, как Ахремчик и Фогт. Кто знает, как бы у него сложилась жизнь после Витебска, может, Маслеников так и застрял бы безвестным художником где-нибудь в провинции, но вмешался случай: четверых выпускников училища отобрали для работы в Большом театре в Минске. Набивал руку на эскизах костюмов и декораций в качестве художника-оформителя. И это потом, когда он стал маститым живописцем, “аукалось» в его полотнах — в них чувствовались, как в декорациях, размах и масштабность.
Войну Павел Васильевич прополз «на брюхе» разведчиком. За 4 года его ни разу даже не царапнуло, не взяла ни одна хворь, хоть, бывало, днями лежал в болоте. Но к концу войны, когда его перебросили к турецкой границе, у Масленикова от пережитых стрессов “вылетели” зубы…
После армии у него не было ни кола ни двора. Жил в макетной Большого театра и опять с головой ушел в учебу: закончил институт Репина в Ленинграде, потом аспирантуру. Зарабатывал тогда Павел Васильевич в Большом прилично, купил машину и когда после работы выдавалось несколько свободных часов — мчался на своем «Москвиче» за город. «В меня тогда вселился дьявол», —вспоминал те времена художник. “Дьявол” гонял его по всей республике, в Крым, на Северный Кавказ, на Волгу. А в бытность Масленикова ректором театрально-художественного института, после четырех часов дня его в Минске было не найти. Он забрасывал в машину этюдник, транзистор, надевал свой неизменный берет и потрепанную дерматиновую курточку и ехал в поле. Когда подрос сын Во- лодька — он и его брал с собой.
— Я изучил всю Беларусь, которую до этого не знал, — рассказывал Маслеников. — Добрался в самую глушь Полесья, в сплошные болота И все это писал. Вижу утром хороший рассвет — выскакиваю за порог. Меня все время звало небо. Небо — это моя стихия. Не пустое, голое, как в Финляндии, а небо, где поэзия, царство красоты.
Но родных просторов Павлу Васильевичу показалось мало, и его “понесло» в Индию, Непал, Персию, Швейцарию…
У Масленикова было чутье на красоту. Казалось бы, когда сотни раз рисуешь зиму или весну, неизбежно должны быть повторы. Но ни один его пейзаж не похож на другой. А нарисовал он, как сам признавался, наверное, тысяч 10 картин. Но где ж их все вместить? И на одном холсте он писал по нескольку раз. Причем предварительного рисунка никогда не делал. Выезжал на этюды, кисточкой намечал на холсте то, что ему казалось важным, и начинал писать своим широким — маслениковским — мазком.
Его полотна очень музыкальны. Может, это от того, что у Масленикова был прекрасный слух? Еще в детстве он сам осилил балалайку, потом мандолину, после купил гитару, а в Минске перед войной учился в вечерней консерватории играть на фортепиано.
Человек он был упрямый и не раз говорил, что в упрямстве и борьбе не уступит никому. Каких трудов ему, ректору Б ГТХИ, стоило пробить в институте несколько новых факультетов, а в Минске открыть сеть худшкол! По сути благодаря ему появилась нынешняя Академия искусств. Но, говорят, Павел Васильевич никогда не боялся брать ответственность на себя, рисковать. Многих шокировала его прямолинейность. Но свои взгляды на искусство — а он был сторонником реализма — не менял до конца жизни и всегда говорил, что в любом художнике прежде всего должна быть школа, а потом уже можно “идти” в какую хочешь сторону.
В его характере уживались резкость, вспыльчивость, порой жесткость — с поразительной широтой души. Почти пол-Минска хранит дома его пейзажи, причем люди, которые не имеют к искусству никакого отношения. Если человек ему нравился, Павел Васильевич просто дарил свои работы. В год свое
го 80-летия Маслеников привез в Могилев персональную выставку, а потом взял и подарил областному художественному музею 125 картин! Так появилась галерея картин Павла Масленикова, и благодаря этому подарку художника был положен первый кирпичик в фундамент музея и его коллекции Хотя Маслеников, художник при всевозможных регалиях, премиях и наградах, мог ведь свои картины выгодно продать.
Снобом он, говорят, никогда не был и мог одинаково поговорить что с дворником, что с министром Но при этом открывался далеко не каждому.
В роду Маслениковых все были долгожители. И сам Павел Васильевич — под два метра ростом, широкоплечий и статный —при своих восьми десятках лет не казался стариком. Да и не болел он практически никогда. Но не выдержало сердце. Всего две недели не дотянул художник до защиты своей докторской диссертации — он ведь был известен еще и как искусствовед. В 5 утра он позвонил дочери из больницы и попросил коньяка. Но уже его не дождался…
Духом пейзажей, красок и вещей Масленикова наполнена его картинная галерея в Могилевском областном художественном музее. Холсты, мольберт, старый диванчик из мастерской, тот самый транзистор, что он брал с собой в поездки, берет, куртка, баян создают ощущение присутствия художника. Будто Маслеников вышел на минутку и сейчас вернется писать свои «Небеса». Он работал над картиной незадолго до смерти. Как ни в одном другом пейзаже — в этом у него разлито столько покоя и вечности! А где-то среди синевы вдруг проглядывает ангел…