Хитрикова, Г. И помнит мать, как в письмах он писал… : [воин-интернационалист В. Граньков] / Галина Хитрикова // Магілёўскія ведамасці. — 2019. — 15 февраля. — С. 5.
Афганистан — наша память и боль. Войну в той далекой стране по-разному называют. По-разному оценивают события тех лет. Но вычеркнуть ее из памяти невозможно, потому что история ее написана кровью солдат и слезами матерей…
На мой визит Майя Владимировна Транькова согласилась сразу, хотя в телефонном разговоре по голосу было понятно, что чувствует она себя не очень хорошо. Уже при встрече у нее дома призналась, что недавно выписалась из больницы. Приглашая в комнату, с трудом передвигаясь по квартире, сетовала, тяжело вздыхая: «Оставили меня одну мои родные мальчики…» Усевшись в кресло, в ответ на мой немой вопрос в глазах уточнила: «Мужа похоронила четыре года тому. Очень тяжело. Нет, я не одинока: у меня две дочери, внучка и три внука. Я ими горжусь. Обо мне заботятся, поддерживают, помогают. Но иногда мне кажется, что я вся с ног до головы заполнена болью. И она со мной всегда… Трудно дышать…».
За ее спиной на стене размещен семейный «иконостас»: фотографии улыбающихся и светящихся счастьем детей и внуков. А чуть левее карточка, на которой изображен красивый юноша в военной форме. Увидев мой интерес к фотографиям, не поворачиваясь, Майя Владимировна, тяжело вздохнув, то ли мне, то ли себе разъясняет: «Если бы Витя остался жив, сегодня уже водил бы своих внуков в детский сад. Он 1969 года рождения, в январе ему бы 50 исполнилось…»
Слезы побежали по морщинистым щекам. Я предложила перенести разговор, учитывая состояние здоровья. «Нет, не надо. О Вите я могу говорить всегда. Я живу с этой болью уже более тридцати лет, легче не будет…»
Она достала из шкафа семейные альбомы, книги, стопку фотографий, коробочку с наградами сына. Разложила все на журнальном столике и вновь уселась в кресло.
«Про страшный Афганистан я узнала еще в начале 80-х. Тогда о нем не показывали сюжеты по телевизору и не писали в газетах. На кухне мы друг другу пересказывали то, что услышали в магазине или на работе. Тогда со мной на почте работала Анна Григорьевна Макарова, жившая в пригороде Могилева. Ее сына Геннадия забрали в армию. Никто никаких деталей не озвучивал: это был 1983 год. А спустя какое-то время она звонит и еле живая, рыдая, просит о помощи: сына убитым из армии привезли. Из Афганистана… Увидев этот цинковый ящик, я онемела, с ног до головы меня окатило страхом. И со взрослением сына он только усиливался. Гнала от себя эти мысли, но напрасно: материнское сердце чуяло беду…
Каким был наш Витя? Очень хорошим: нежным, ласковым, отзывчивым. Весельчак — так о нем и друзья, и сослуживцы отзывались. Еще, когда маленьким был, договорились с ним ни при каких обстоятельствах не врать, какой бы жестокой ни была правда. Лет до двенадцати любил спать со мной. Отец за это называл его «маминькиным сыночком». «В армию пойдешь, а мама будет за тобой автомат носить», — посмеивался над ним.
Витя с детства боялся крови, не терпел насилия, ценил дружбу. Взрослые отмечали его обязательность: если кто-то о чем-то попросит, обязательно исполнит. Учился в спортивном классе средней школы №23. Занимался водным поло, да и вообще спорт любил. Он его заставлял учиться: если вижу, что пошли хорошие оценки — значит совсем скоро соревнования, а с тройками могли не взять.
В армию он хотел, готовился. Я настаивала на институте, а он в училище семидесятое документы отнес: «Мама, сначала армия, а потом вуз, потом все планы». Был крепким, сильным: школу заканчивал, был ростом метр восемьдесят восемь и восемьдесят килограммов весом. Прочили службу в правительственной связи — в Подмосковье. В военкомат тренер ходил, просил оставить поблизости перспективного спортсмена. Я уже чуть расслабилась.
Но в день отправления призывников прямо у меня на глазах моего Витю вывели из одной группы парней и перевели в другую. Рядом с ней лейтенант стоял. Я осмелилась, подошла и спросила, откуда он. Из Чирчика — это место «учебки» возле Ташкента, где готовили парней к службе в Афганистане. У меня зазвенело в ушах, от боли и безысходности хотелось закричать на всю вселенную, но руки опустились, ноги стали ватными. Из последних сил держалась, чтобы не упасть и Витю не напугать. Он тоже очень расстроился, но старался виду не подавать.
Слово «Афганистан» дома не произносили. Витя писал из Чирчика, что готовят их для службы на Дальнем Востоке. А когда понял, что я знаю, что его ждет, успокаивал: «Мама, сейчас с автоматом в руках никто не воюет, только техника». Я так хотела в это верить, искала подтверждение каждому слову.
Ездила к нему в Чирчик в октябре. Командиры хвалили его, благодарили меня за сына. Он возмужал, повзрослел. С гордостью рассказывал, как прыгал с парашютом, как сначала было страшно, а потом дух захватывало.
В ноябре 1987 года их отправили в Афганистан. Служил в Асадабаде, потом в Хост- Гардезе. Я писала каждый день, вписывала стихи, отправляла открытки. Умоляла быть осторожным. Он не жаловался, никаких подробностей о службе, писал только, что очень скучает: «Мама, если бы ты знала, какое здесь небо — пустое, холодное и высокое. Так хочу домой. Никогда не думал, что можно скучать по березке и зеленой траве…»
Делился планами встречи Нового года и сообщал о том, что будет писать реже — служба. Я знала, что нельзя, но все равно отправила ему 10 рублей: так хотелось, чтобы он себе что-нибудь купил вкусненькое к праздничному столу. Еще одно письмо пришло в начале января 1988-го: предупреждал, что часто писать не может. Больше ни строчки. Тревога выгрызала всю меня изнутри. В одну из ночей остались дома с младшей дочерью. Я подхватилась от душераздирающего крика «мама». Подбежала к кровати Юли, а она спит. Только тогда поняла, что Витя приснился, что это сынок мой кричал… Стало невозможно страшно…Чтобы не напугать дочь, заткнула рот руками. Я не плакала, я выла до утра…
Через несколько дней вернулись деньги с пояснением: адресат отказался от получения. В военкомат ноги не несли. 28 января проснулась с мыслью, что больше откладывать не буду, а потом решила: оставлю себе еще пару дней, отпразднуем Витин день рождения и тогда точно пойду. Но на работе прямо во время собрания меня пригласили в кабинет парторга. Захожу, а там начальник военкомата и доктор. И я все поняла…
Хоронили на следующий день. Вскрывать гроб не разрешили. Я обняла его, рукой вожу по надписи «Траньков», а в голове мысль одна крутится, как пластинка: «Сынок мой, сынок мой, ты ли там убитый?»
В феврале часть, в которой служил сын, вывели из Афганистана в Марьину Горку. Приезжали сослуживцы, рассказывали про Витю, про его последний день. 17 лет и на день его рождения, и в день смерти приходили к нам его одноклассники: накрывали стол, вспоминали, шутили. Я радовалась их визитам, радовалась их успехам, видела, как они взрослеют. Приходили с женами. И всякий раз в такие минуты ждала, что дверь откроется и войдет Витя… Но ведь всякие бывают в жизни истории, я же его мертвым не видела. Обращалась в Красный Крест: а вдруг… Может, ранен и не в состоянии вспомнить себя или в плен попал… Ведь бывают же в жизни всякие истории…»
Командир отделения роты специального назначения младший сержант Виктор Траньков погиб 18 января 1988 года при проведении боевых действий в районе города Гардез в Афганистане. В наградном листе отмечено: он подорвался на мине, прикрывая со своим взводом отход роты к броне. За мужество и отвагу Виктор посмертно награжден орденом Красной Звезды. 31 января 1988 года ему должно было исполниться 19 лет.
Майя Владимировна осторожно поглаживает фотографии сына, листая страницы семейного альбома. Закрыв последнюю, она прижимает его к груди: «Это все, что осталось от Вити. Со службы в Афганистане есть только одна фотография, которую обнаружили сослуживцы случайно и привезли мне. Он не присылал, чтобы не пугать меня…»
От разговора отвлекает звонок телефона. Самочувствием интересуются дочери. Я начинаю прощаться. «Давайте еще поговорим», — останавливает меня с нотками сожаления в голосе Майя Владимировна. Я вновь включила диктофон.
В небольшой стопке она нашла единственную «афганскую» фотографию сына: «Вот она. Он здесь такой взрослый… Воин… Знаете, по-моему, каждая женщина, родив сына, понимает, что родила защитника. Мечтает его видеть смелым, ответственным, выдержанным. Но не на войне, особенно чужой, какой была афганская. Но так случилось…
Мы с мужем поддерживали друг друга в этом страшном горе, хотя временами охватывало такое отчаяние, опускались руки… Но нужно было жить дальше — поднимать и выводить в люди дочерей. Нам помогали, за что всем признательна от всего сердца. Бывая на встречах, мероприятиях, посвященных выводу советских войск из Афганистана, видела таких же убитых горем матерей, чьи дети погибли на афганской земле. Без объяснений чувствовала, как им тяжело. Поэтому, когда предложили войти в состав совета афганских матерей, без раздумий согласилась — вместе нам легче.
В поддержке и понимании нуждались и родители, чьи дети вернулись с той войны живыми, но с покалеченными душами. Общее горе нас породнило. И воины-афганцы, и родные погибших в Афганистане особенно в первые десятилетия после вывода войск сталкивались с различными жизненными и бытовыми проблемами, но не всегда хватало терпения донести их до адресата. Тогда приходили за помощью в Союз ветеранов войны в Афганистане. А мы, матери, были связующим, аккумулирующим звеном. Вместе помогали решить жилищные вопросы воинов-афганцев, содействовали в их трудоустройстве, ходатайствовали в выделении путевок в санатории. Принимали участие во встречах воинов-ицтернацио- налистов. Но самое главное, чего хотели добиться сообща, — не допустить забвения. О выживших в том аду, о наших навсегда оставшихся молодыми мальчиках нельзя забыть. И это нужно не только нам — матерям. Эта память должна не допустить повторения той страшной войны».
Галина ХИТРИКОВА.