Овсянникова, Т. Поэт — это состояние души : [беседа с могилевской поэтессой и педагогом Т. Овсянниковой] / Тамара Овсянникова ; беседовала Елена Алещенкова // Днепровская неделя. — 2020. — 5 февраля. — С. 5.
Тамара Овсянникова — филолог, педагог дополнительного образования высшей категории, поэтесса, руководитель литературно-поэтического клуба «Святлiца» могилевского Центра творчества детей и молодежи «Агат», исследователь жизни и творчества известной белорусской поэтессы Евгении Янищиц, подругой которой она была долгие годы. С ней мы и решили поговорить о культуре, поэзии, о том, как научить детей отличать хорошую литературу от плохой.
— Тамара Петровна, последние годы вся ваша деятельность в том или ином формате связана с поэзией. Как так сложилось?
— Изначально любовь к поэзии и литературе вообще мне привила мама. Она, имея всего 4 класса образования, много читала, знала наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Некрасова, Никитина…
У меня в памяти осталось только одно мое стихотворение школьной поры, написанное в 5 классе по просьбе учительницы Анны Акимовны для стенгазеты. Учительница ушла из школы, и больше моим увлечением никто не интересовался, и постепенно сочинительство сошло на нет. Но поэзию любила, потому и филфак выбрала. У нас было такое созвездие талантливых поэтов, что писать я даже не пыталась. Мои однокурсники Евгения Янищиц и Алесь Разанов стали классиками белорусской литературы… После окончания университета работала по специальности, но потом пришлось освоить ряд других профессий, совершенно не связанных с искусством.
И только на рубеже двух столетий ко мне опять «постучалась» поэзия. Я удивилась и обрадовалась. Поначалу серьезно к своему творчеству не относилась, даже когда выпустила самиздатом первую книгу. Но Нил Гилевич, которому я все-таки показывала свои стихи, поддерживал меня, и это давало стимул работать дальше.
С Нилом Гилевичем мы были знакомы еще со времен моей учебы в БГУ — он тогда преподавал у нас белорусский фольклор и был руководителем моей дипломной работы. Я храню его автограф: «Тамары Пятроўне Краўчанка — з вялікай надзеяй на яе вялікія поспехі ў фалькларыстыцы». Но его надежду я не оправдала. А постоянно общаться мы стали только с 2006 года, уже после ухода Нины Ивановны, его жены. Если я была в Минске, он всегда приглашал меня в гости, радушно принимал.
Потом я занялась исследованием жизни и творчества Евгении Янищиц, с которой мы дружили, написала ряд статей, посвященных ей и Нилу Гилевичу. Есть у меня статьи, посвященные другим белорусским деятелям искусства. Можно было бы уже и книжку составить из этих работ, но пока нет денег на ее издание. И, естественно, работа в литературно-поэтическом клубе приблизила меня к поэзии еще больше. Ведь, обучая, мы учимся сами.
— Кем вы сами себя ощущаете: поэтом или педагогом?
— В первую очередь, конечно, педагогом. Но прежде всего я хороший читатель поэзии: люблю ее, чувствую и надеюсь, что понимаю. Я понимаю радость Янищиц, когда она пишет: «…выняньчаны мной радок не можа з іншымі змяшацца». Я над хорошими книгами и стихами плачу, умею радоваться успеху коллег, открытиям в искусстве. А когда что-то получается у моих учеников, которые только еще становятся на литературный путь, я радуюсь еще больше, чем за себя. Я не только педагог для них, но и старший друг. Мои воспитанники часто приходят ко мне с проблемами. Подростки воспринимают мир и его несправедливости острее, поэтому литературное творчество для них важно даже в психологическом аспекте. Таким образом дети снимают стресс, эмоциональную проблему. Не каждый из них вырастет до поэта, да это и не нужно. Вот я была в Швеции. Там в каждой семье есть свой писатель, семейный летописец. И не важно, какого он уровня. И пусть его не знают массы, зато знают и ценят близкие люди, потому что он пишет историю рода.
Научить писать стихи нельзя. Это либо дано, либо нет. Но если дети будут отличать хорошую литературу от плохой, это уже хорошо. Конечно, я пытаюсь постепенно склонить ребят к написанию стихов и прозы на белорусском языке, но в основном на «роднай мове» пишут те, у кого есть своя принципиальная позиция. Сама я могу писать и говорить и на русском, и на белорусском языке, легко переходить с одного на другой, но пишу только на белорусском. Это мой выбор. И я понимаю, что стихи на белорусском у меня получаются лучше.
— Как вы думаете, белорусский поэт — это принадлежность по местоположению или языку?
— Скорее по состоянию души, по тому, о чем он пишет. Гоголь русский писатель или украинский? Художник пишет на том языке, носителем которого он является. Даже если белорус пишет на русском языке, его можно вычислить. Во-первых, у него все равно проскакивают белорусизмы. К тому же местоположение писателя можно определить по нескольким признакам: природа языка, пейзаж, климат, экология, быт, топонимика, архитектура. Мало поэтов мира — таких, как Бродский. И то он вынужденно им стал. Хотя я считаю, что для Бродского как для поэта большое благо, что его выдворили из страны. Конечно, у него была большая личная трагедия, не мог видеться с родными… Но и здесь ему бы тоже пришлось не сладко. Разве смог бы он в Советском Союзе с 8-ю неполными классами образования занимать профессорские должности? А в США он преподавал литературу в лучших университетах! Плохо только, что из Бродского сделали культ и что многие нынешние молодые авторы утратили свою индивидуальность, подражая его стилистике свободного стиха. Но у него же есть и замечательные классические стихи: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать…». Чтобы написать: «…к равнодушной отчизне прижимаясь щекой…», надо многое понять и пережить.
Я считаю: не нужно отказываться от своего национального. Но чтобы стать хорошим белорусскоязычным автором, нужно очень много работать над словарным запасом, знать историю, ощутить гордость за свою страну и народ.
— Каждый год в литературном клубе вы выпускаете книгу по итогам совместной работы, кроме того, у вас выходят свои… Зачем нужны книги поэту в век интернета?
— У книги есть концепция. К тому же в Сети ты почитал стихотворение, тут же прошел по ссылке — и углубился в совершенно другие темы. Стихи теряются в общем потоке информации. А для поэзии нужна камерность. Остаться один на один с книгой и понять, о чем же говорит поэт, проникнуться его настроением.
Что касается литературного клуба, то у ребят хотя бы останется память об этом времени в виде наших сборников, память о том, чем они жили в юности, что их волновало. Это результат нашей совместной работы.
Мне книги нужны в первую очередь для себя. Сегодня у меня нет тех амбиций, которые есть у молодых людей. Мои ученики не знают моего творчества. Не интересуются — я о нем и не говорю. На своих примерах не учу — учу на классике.
Вот ходят писатели по школам, устраивают творческие встречи с учащимися… Но эти встречи не должны быть принудительными, они должны быть интересны прежде всего самим детям, а не только тем, кто идет к ним. Иначе мы отвратим детей от литературы.
— Что вам ближе: «ни дня без строчки» или «писать, когда не можешь не писать»?
— Все это звучит как лозунг. Я не отношусь к тем писателям, которые пишут каждый день, но с другой стороны, Пушкин когда-то сказал, что вдохновение — это умение приводить себя в рабочее состояние. Однажды я не писала три года, и меня это конечно, озаботило. Потом я поняла, что на поэзию нужна настроенность, а для этого необходимо время и определенные условия (каждому свои). Для меня — природа. А когда у тебя работа с детьми, их творчеством, работа над изданием, и все это требует вовлеченности в процесс, то своим творчеством некогда заниматься.
Для стихов нужен своеобразный толчок: мысль или ситуация. Вот идет ребенок, про которого я знаю, что он аутист. Идет и повторяет вслух: «Пойми, пойми, пойми…» — и проходит мимо, погруженный в себя. А у меня это «пойми» так засело в голове, что через какое-то время написалось стихотворение про этого особенного ребенка.
Женя Янищиц могла писать в любых условиях: даже если в комнате шумно, не обращая ни на кого внимания. Могла вдруг попросить нас подобрать лучшую рифму — и дальше писать. Хотя в основном она работала ночами. Но зато ей нужно было обязательно кому-нибудь сразу же почитать написанное, поэтому она часто будила меня среди ночи, и я первая слушала ее стихи.
— Что вы можете сказать о современной белорусской литературе?
— Я думаю, что белорусская современная литература находится на хорошем художественном уровне. Есть талантливые прозаики, поэты. Но из-за перенасыщенного информационного поля, из-за того, что пишут все кому не лень и не всегда делают это хорошо, настоящая литература не высвечивается на общем фоне. Но есть очень талантливые молодые люди. Время все расставит по своим местам.
С другой стороны, сегодня, если ты сам себя не рекламируешь, тебя никто не знает. Чтобы стать известным в наше время, нужно выходить в медиа-пространство. Но ведь популярный — это еще не значит талантливый.
— Как вы считаете, государство должно создавать условия для развития литературы?
— Писатели были всегда и будут при любой системе, в любых условиях. Сегодня основная масса творческих людей работает на общественных началах, без помощи государства. К слову сказать, история наталкивает на мысль, что иногда для людей искусства лучше, чтобы государство ими не интересовалось и не вмешивалось в их творчество. Не хочется, чтобы поэты заканчивали, как Цветаева, Гумилев, Маяковский, Есенин, Янищиц. Но и не хотелось бы, чтобы они жили и умирали в нищете, как Хлебников, Мандельштам, Кудашева, Вениамин Блаженный…
Беседовала
Елена Алещенкова.