Незаживающие раны Освенцима // Веснік Магілёва.— 2023. — 11 мая. — С. 9.
Несмотря на то что прошло почти 80 лет с Победного мая 1945-го, мир до сих пор содрогается, вспоминая ужасы Великой Отечественной войны: не всякий взрослый выдерживал тяжкие испытания. Но война не щадила и детей. Десяткам тысяч из них колючая проволока концлагерей перечеркнула детство: страх, голод, лишения, болезни, вместо конфет — блины из гнилой картошки и подмерзшей свеклы, вместо беззаботных игр — тяжелый труд.
Могилевчанка Лилия Трофимовна Гончарова считает себя счастливой — она выжила, пройдя Освенцим. Попала в лагерь в 1943 году с мамой Феклой Федоровной и старшим братом Леней — их как семью партизана вывезли на принудительные работы. До войны семья жила в Витебской области в деревне Кошеле-во. Детская память почти не сохранила подробности событий первых месяцев оккупации, а вот лагерная жизнь врезалась в ее душу и сердце навсегда.
— Я помню барак — бесконечно длинный, холодный и всегда темный. Моим домом были нары, спали мы на соломе, ели жидкую похлебку. Сначала она мне казалась противной на вкус, а затем я даже ждала, когда ее принесут. Некоторое время я жила в бараке вместе с мамой, а затем была переведена в лагерь для детей, — вспоминает свое детство Лилия Трофимовна. — Не могу забыть и рассказы мамы, которыми она делилась со мной до самой смерти. Освенцим остался для нее незаживающей раной и могилой единственного сына.
Брат Лилии Трофимовны был сожжен в печах Освенцима. Так поступали с детьми и взрослыми, ослабленными болезнями и голодом. Тяжело заболела и она сама. Почему ее лечили, а не уничтожили, так и осталось загадкой.
— Мама рассказывала, что однажды ей удалось навестить меня в больнице, и она не узнала дочь: я вся была искусана вшами, раны расчесаны до крови, поэтому все тело мое было кровавым месивом. Мама вспоминала, что я не плакала, только просила хлеба. Но я этот момент не помню, — со слезами на глазах вспоминает Лилия Трофимовна. Она пришла в себя, когда болезнь начала отступать, но окончательно окрепнуть ей не дали — перевели в детский лагерь.
— Время пребывания там для меня слилось в один день — длинный и бесцветный. Наверное, если бы понимала, зачем и что с нами делают, умерла бы от страха. До сих пор понять не могу, как выжила.
Лилия Трофимовна нашла только один ответ: «Наверное, номер у меня был «счастливый» — 62126». Он и сегодня отчетливо читается на ее руке. «Счастливый» номер был нанесен сразу же по прибытии в лагерь. Там ни у детей, ни у взрослых не было ни имен, ни фамилий — они все были «номерами», по которым их каждый день — утром и вечером — сверяли на поверке.
— На всю жизнь запомнила день нашего освобождения,
— продолжает Лилия Трофимовна. — Мы услышали отдаленные выстрелы, увидели, как с ужасом на них реагируют надзиратели, но не понимали, что происходит. Затем нас всех загнали в какое-то помещение. Одна из взрослых женщин привязала на палку кусок белой простыни и потребовала, чтобы мы все легли на пол.
На улице она что-то громко кричала и махала этим «платком».
По территории лагеря бежали солдаты, увидев нас, они прекращали стрелять. Подбегали, брали на руки, что-то радостное нам говорили, угощали сладостями, но я ничего не запомнила, потому что толком не понимала ни русскую, ни белорусскую, ни немецкую речь.
После освобождения лагеря его обитателей распределили по детским домам. Большинство из них о себе ничего не знало — ни фамилии, ни места жительства, ни имен родителей. Лилия Трофимовна тоже ничего о себе не могла рассказать. Мама ее нашла по «счастливому» номеру, хотя на это и ушло несколько лет.
Сама приехать за дочерью она не смогла — после концлагеря очень тяжело болела.
— Мама чудом осталась жива. Тяжелобольная, она уже не могла работать и подлежала уничтожению, но фашисты не успели… На ноги встала после нескольких месяцев лечения. Когда она смогла передвигаться, поехала в родную деревню на Витебщину, но ее ждало пепелище — деревня была полностью
сожжена. Кто остался в живых, жили в лесу в землянках. Там поселилась и мама, — вытирая слезы, вспоминает Лилия Трофимовна.
В детский дом под Москвой за маленькой Лилией поехала соседка.
— Я на всю жизнь запомнила этот день. Нас укладывали спать, и вдруг заходит воспитатель и говорит, что за мной мама приехала. От радости я онемела. Все бросила и пулей помчалась в коридор, где она меня ждала. Подбегаю, смотрю — и все внутри оборвалось: передо мной стояла совсем чужая женщина, но я все равно бросилась к ней и начала кричать: «Мама, мама!» Мне так хотелось, чтобы меня нашли.
Дома маленькую Лилию ждали землянка в лесу без света и мебели, очень скромное питание и совсем слабая мама. Но это была мирная жизнь, пусть и трудная. Школа, подруги, детские забавы, любовь и забота самого дорогого на свете человека помогали избавиться от чувства страха.
Время от времени мама рассказывала дочери что-то о жизни в лагере, но настоятельно рекомендовала никому не признаваться, что они там были.
Хранить тайну после переезда в Елизово Могилевской области стало проще. Там Лилия Трофимовна окончила школу. А после Новогрудского торгового техникума ее направили на работу в трест столовых и ресторанов Могилева.
— Номер свой я старалась прятать, даже летом носила одежду с длинными рукавами, но иногда его все равно замечали. Реакция была разной, но я ничего никому не объясняла.
Документы о том, что она была узницей концлагеря, Лилия Трофимовна оформила только в конце 80-х. Документы удалось достаточно быстро восстановить благодаря «счастливому» номеру. Тогда же появилось острое желание посетить Освенцим.
— Я знала, что на этом месте создали музей. Очень хотела туда съездить, походить по тем дорожкам-тропинкам, по которым когда-то ходила сама. А еще там навсегда остался наш Леня — была внутренняя потребность поклониться его праху, — объясняет она. — Увиденное в Освенциме меня настолько потрясло, что только там я до конца поняла, что мы с мамой пережили.
По материалам книги «Лагерь смерти Освенцим. Живые свидетельства Беларуси», сайта mogilev-region.gov.by