Максимова, Е. «А мог бы жизнь просвистать скворцом» : [заседание информационно-литератцрного клуба «Собеседник»] / Елена Максимова // Веснiк Магiлёва. — 2016. — 2 ноября. — С. 11.
В Могилеве вспоминали Осипа Мандельштама
Вы смотрели фильм «Зеркала» о Марине Цветаевой? Посмотрите — и поймете эстетику информационно-литературного клуба «Собеседник», действующего при городской библиотеке имени Карла Маркса. Заседания клуба — это «неспешный пир души». Тамара Петровна Никулина, его муза и идейный вдохновитель, убеждена: хочешь стать участником — выбирай, о ком готов рассказать.
Когда все только начиналось, она позвонила журналисту, поэту, эрудиту и интеллектуалу Эдуарду Медведскому. Патриарх клуба, он имел честь открыть заседание и в этом году. Посвятил 41-ю встречу сообщества любимому поэту — Осипу Мандельштаму, 125 лет со дня рождения которого литературная общественность отметила в этом году.
Этот щегол русской поэзии, живший в мире музыки слов, удивляет сложностью творчества. Он был не по плечу современникам. Мысль летела вперед — он сжигал за ней мосты: вместо привычных четверостиший рождались символичные строки с предельной концентрацией смысла. Так, в стихотворении «Вооруженный зреньем узких ос» «ось земная» — это всечеловеческая духовность, веру в которую поэт пронес через всю жизнь наперекор всем обстоятельствам, способным эту веру поколебать или убить. Этот Щелкунчик, как он сам себя называл, поражает смелостью, зоркостью и гражданской позицией.
Эдуард Медведский рассказывал о Поэте стоя. Объяснил: так легче и свободней дышать. И поведал историю борьбы за честь и достоинство: страстно — то гневно, то радостно. Восторг ребенка светился в глазах докладчика, когда он раскладывал перед слушателями «угощения» из малоизвестных фактов.
Например, Мандельштам входил в группу акмеистов из шести человек. Но кто такой один из них — Владимир Нарбут? С торжествующим лицом Эдуард Иосифович встретил этот вопрос из зала: Нарбут — великолепный поэт. В царское время его книги конфисковали. В советское время расстреляли. Он упоминается в романе Катаева «Алмазный мой венец» под кличкой Колченогий. Во время гражданской войны прикрылся левой рукой от сабельного удара — потерял кисть …
Много нервов потерял Мандельштам из-за стихотворения «Золотистого меда струя из бутылки текла»…
Поэт и переводчик Семен Липкин указал учителю на ошибку перевода: Пенелопа «вышивала» — и поправил — «ткала». Мандельштам вспылил и ученика выгнал взашей. А Анну Ахматову, поддержавшую мнение об ошибке, назвал глухой тетерей.
Сверкая глазами, Медведский выступил третейским судьей: «любимая всеми жена» выступает здесь как мойра, богиня судьбы. Она не просто «ткала», она «вышивала» узоры жизненного ковра странствующего Одиссея.
Скитальцем можно назвать и Мандельштама. Судьба отмерила ему 47 лет и не так много счастья. С мудрым смирением он сказал однажды жене Надежде в ответ на ее вздохи: «Кто сказал тебе, что мы должны быть счастливыми?»
Но все же были в молодости счастливые годы, когда он ощущал «трепетание стрекоз, быстроживущих, синеглазых…»
Вскинутый хохол, торжественность, ребячливость, задор, бедность и постоянное житье взаймы — таким он запомнился современникам. Вот дневниковая запись Блока от 22 декабря: «Гвоздь вечера — Иосиф Мандельштам. Он очень вырос. Виден артист. Его стихи возникают из снов — очень своеобразных, лежащих только в области искусства».
1928 год — последний год, когда Поэту везло: вышли две книги прозы, книга стихов, великолепных статей о лирике. Он «мог бы жизнь просвистать скворцом, но…»
Но наступали роковые годы. Литературное объединение пролетарских писателей создавалось как аппарат контроля над мозгами творцов, как идеологический кнут. В остальном мире были литературные клубы с обсуждением за чашкой кофе. В тогдашнем СССР писатели были призванны воспевать власть, помогать держать в повиновении людей. Мандельштам терпеть не мог слова «литература», полагая, что это — выхолощенный термин, за которым чаще всего скрываются бездари. Как настоящий поэт, он был вне идеологической игры: пытался, но не умел и не хотел прислуживать. Победив заячий страх, написал стихотворение-памфлет, в котором дал ответ, кто виноват.
«Мы живем, под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны, а где хватит на полразговорца, там припомнят кремлевского горца»…
А вот Борис Пастернак не смог сдать экзамен на бесстрашие. После ареста Осипа Эмильевича Пастернаку позвонил Сталин:
— Какого вы мнения о Мандельштаме? Что нам с ним сделать?
— Вам виднее, товарищ Сталин, — ответил растерявшийся Пастернак.
— Мы своих товарищей лучше защищали! — хмыкнул в трубку вождь.
— Мы не были друзьями, — попытался выплыть поэт.
— Но он же Мастер? — сказал Сталин и бросил трубку.
Парадокс, но эти стихи понравились «отцу народов»! Он воспринял строки не как пощечину, а как свидетельство успешности своей политики нагнетания страха. Судьба тогда, можно сказать, погрозила пальцем Мандельштаму: он получил три года с проживанием в Воронеже. Написал знаменитый воронежский цикл.
Тогда, в 1933 году, гений Мандельштама почувствовал приближение большого террора. Поражает его прозорливость — в наши дни многие до сих пор остались в плену иллюзий. Тогда, после смерти Кирова, обвинили оппозицию — и покатился государственный каток…
Поэта арестовали второй раз. Жизнь Осипа Мандельштама в лагере стала сюжетом для потрясающего рассказа Шаламова «Шерри-бренди». Так он стал мифологической фигурой.
Вместе с поэтом место в Вечности заслужила и Надежда Мандельштам. Как Маргарита, она выполнила свою миссию: написала лучшие мемуары 20 века о своем Мастере — фарфоровом человеке с ядрышком внутри. Осип и 19-летняя Надежда Хазина встретились в Киеве в 1919 году — и он растворил ее в себе за один вечер на совместные 19 лет!
Потом эта «вдова культуры», как назвал ее Бродский, 42 года скиталась, спасая в корзинке стихи Осипа.
Эдуард Медведский вспомнил, как в 1974 году с большими купюрами вышел сборник Мандельштама — совсем небольшим тиражом. От однокурсника, отец которого был крупным чиновником-железнодорожником, по большому блату, Эдуарду Иосифовичу удалось получить в руки эту ценность и за одну ночь переписать 2/3 сборника.
«Я вернулся в мой город, знакомый до слез», — песней «Петербург» завершил «деловую» часть вечера наш «модератор».
А потом было осеннее чаепитие
— со стихами и песнями об осени.И легкая грусть, что нет вина
— друга осенней стужи. Тем более, «немного красного вина» от «невыразимой печали» прописал сам «Александр Герцевич» — Осип Мандельштам!