Якубовский, В, «Билль» Белоцерковского / Владимир Якубовский // Магілёўскія ведамасці. — 2005. — 21 июля. — С. 5.
— Вернемся к вашим первым шагам на театральные подмостки…
— Случились они в 11 -й школе на тракторном заводе, сейчас ее уже нет. Учительница русского языка и литературы Зинаида Ивановна была чем-то похожа на Зыкину и самозабвенно любила театр. Вела она в школе драматический кружок, через который мы все четверо — вместе с двоюродными братьями — прошли. Потом из ТЮЗа ушел Алексей Николаевич Беляев и организовал на МТЗ любительский театр, который позже стал народным. Естественно, мне, когда стал работать на тракторном, дорога была туда.
Должен сказать, что поставлено все было у нас очень серьезно. Там, помимо подготовки спектаклей,’ преподавали историю театра, теорию и многое другое. Эдуард Горячий, кстати, там преподавал, который сейчас работает в Русском театре им.Горького, заслуженный артист Беларуси. Там я и получил первые навыки «лицедейства», если можно так сказать.
— Но все это еще далеко до профессионального театра… Как же удалось преодолеть родительское табу?
— Решающую роль в моей судьбе сыграл Дмитрий Алексеевич Орлов — крупнейший деятель белорусского театра. Когда-то он был организатором Мо-гилевского театра, потом — Белорусского театрально-художественного института. Недавно отметили его 100-летний юбилей.
Мне к тому времени уже пришлось попытать счастья в разных направлениях. Воспитание в семье было хорошее, не хотелось огорчать родителей. Поэтому попробовал поступать на физмат БГУ — недобрал баллов. На следующий год — в мединститут: захотел быть хирургом. Опять та же история. И, наконец, по направлению завода, на котором все это время продолжал работать фрезеровщиком-универсалом, поступил в политехнический институт. И, конечно, сразу в студенческий театр. Но по-прежнему продолжал играть в народном театре — на тракторном. Там-то меня и увидел Орлов, который набирал свой курс в театрально-художественном. Он и предложил: давай со 2-го курса без документов сдавай экзамены. Так и сделал — все сдал на пятерки, но в списках своей фамилии не нашел. Тогда Дмитрий Алексеевич и говорит: «Ладно, не будем огорчать родителей — продолжай числиться в БПИ, а ходи ко мне». И так я вольнослушателем еще проходил в БГТХИ целый семестр. А во время сессии пришли на экзамен по специальности Глебов, Платонов, поставили пятерку и сказали приносить документы. Так я, наконец, стал легальным студентом театрально-художественного. Остальное, как говорится, «дело техники».
— В вашей творческой биографии два места работы — Брест и Могилев. Как уроженца столицы занесло в Брест?
— Довольно случайно. Еще в институте пришлось выезжать на соревнования по волейболу в Брест. За неделю посмотрели 5 или 6 спектаклей в местном областном театре. Очень понравилось: новые подходы, дерзкие замыслы.
И в 1969 году после окончания института целой группой решили поехать в Брест. О чем, кстати, не жалею —это была отличная школа. Там тогда работали Георгий Андреевич Волков — народный артист Беларуси, заслуженные артисты Беларуси Максим Павлович Абрамов и Юрий Иванович Власов. Там сыграл многие этапные для себя роли.
— А Могилев? Что или кто привели вас сюда?
— А это как обычно в театре бывает: вслед за своим режиссером. Сблизились мы тогда с Дольниковым, а его в 1985 году назначили главрежем в Могилев. «Давай, — говорит, — сюда. Ты — артист без возраста, можешь играть практически все». Так и перетащил меня сюда.
— Почетное звание уже в Могилеве было присвоено?
— Да, в 1988 году, к 100-летию театра. Так сказать, «по совокупности заслуг». Как раз были в Брянске на гастролях. Тут-то мне и сообщили: ты, мол, у нас теперь не просто артист…
— Григорий Яковлевич! Ваш коллега, недавний директор Купаловского театра Геннадий Давыдько, дал такое определение: «Театр — это единение людей, озабоченных несовершенством мира… Театр — это когда одни (творцы) страдают, а другие (зрители) сострадают и в этот момент на миг тоже становятся творцами».
А что такое театр для вас? Как бы вы его определили?
— Можно согласиться с этими словами, можно привести еще не один десяток других. И все они будут справедливы. Но дело не в определениях. Ведь для того, чтобы, например, заботиться о несовершенстве мира, не обязательно работать в театре.
Поэтому для меня театр — это просто профессия, в которой нуждаются люди. А суть ее в том, что она помогает человеку понять себя, а через это — проблемы других людей. Главная забота театра, по-моему, внутренний мир каждого человека. Мне близка фраза Юрия Любимова: «Я всегда отрицал театр как идеологическое оружие».
Театр — это конкретный человек в конкретных, пусть даже выдуманных обстоятельствах. А насчет творцов и зрителей, их сопереживания — с этим я готов согласиться.
— Так зачем все-таки люди идут в театр? Или иначе: что театр может дать человеку в его вечных поисках счастья, здоровья, благополучия?
— Нет у меня ответа на этот вопрос. Знаю только, что и люди идут сюда не за ответами и не за решениями своих проблем. Для этого существуют другие места.
Вот вы там писали о «чуде театра». Значит, за чудом и идут! А какое же это чудо, если ответ известен. Пожалуй, и сам волшебник не ответит, в чем секрет его волшебства…
— Может быть, люди ищут единомышленников? …Своего рода клуб…
— Только не клуб! Нет, нет, нет! Клуб — это очень плохо. Театр не может быть только формой проведения досуга. Скорее, люди приходят сюда «поработать душой». Перефразируя известные стихи, «и душа с душою говорит!..».
— О нынешней молодежи, которая составляет значительную часть зрительской аудитории, этого, пожалуй, не скажешь…
— А вот это вы зря! Да, молодежь с удовольствием идет на «Эти свободные бабочки». Но посмотрите, как молодежь реагирует на «Ночь Гельвера», где требуется серьезная интеллектуальная работа, духовный поиск. Спектакль не дает рецептов, решении, он приглашает задуматься. И молодые это принимают.
— Драматург, режиссер, актер… Кто-то из знаменитых людей театра сравнил их взаимодействие с приготовлением чая, для которого нужны заварка, вода и огонь. Каково место актера в этой триаде?
— Мне трудно выделить кого-то, здесь главные все. Без любого из них спектакль невозможен. Хотел бы «потянуть одеяло на себя», но не могу: все же актер — только исполнитель роли, это заложено в этимологии слова. И если, например, в режиссерском решении я вижу необычный замысел, интересную идею, я готов себя ломать ради нее, как бы трудно это ни было.
— Не возникало ли желания самому себя попробовать в режиссуре?
— Возникало, но быстро прошло. У коллег это порой получается. У Палкина Александра Александровича, у Кости Печникова, у Вячеслава Александровича Галкина были интересные режиссерские работы. И зритель неплохо принимал. Но это не мое. Я артист и, как говорится, этим интересен.
— Чехов как-то высказался, что смысл настоящего искусства в том, что никто не знает настоящей правды. Как это относится к театру?
— Пожалуй, самым непосредственным образом — как главное условие его существования. Никто не знает — значит, театр вправе предложить свою версию. Что он и делает. И тем, надеюсь, приближает зрителя к истине!
Возьмите «Простую историю». Проблемы людей, увиденные глазами животных! Сплошная фантастика… А воспринимаются как откровение, как пророческий голос свыше…
— Единое театральное пространство на территории бывшего СССР, сохранилось ли оно? Если да, то насколько для Беларуси актуальна театральная реформа, о которой все настойчивее говорят в России?
— Единое театральное пространство теряется по вполне объективным причинам: границы, проблемы театрального обмена, воздействие рынка… Атакже по субъективным — вместе с уходом актеров старой советской или глубже — российской школы. Но оно пока не потеряно окончательно: остались традиции, какие-то духовные связи. Так что надежда на сохранение и возрождение остается.
Что касается реформы… Думаю, она и в России не актуальна. По крайней мере, для людей театра, насколько мне известно. Скорее, это выдумка чиновников, желающих «раздеть» театры и «голыми» пустить в стихию рынка. И на этом сэкономить бюджетные средства.
Ничем хорошим для театра и общества это не закончится. Потом из обломков опять начнут склеивать то, что потеряли… Если под реформой подразумевается выход театра из-под материальной опеки государства, уход от бюджетного финансирования, то не думаю, что это возможно скоро сделать. Как минимум нужен «оборотный капитал» года на два, чтобы сделать афишу из 6-7 новых спектаклей. Затем можно этот продукт продавать и постепенно его пополнять. Даже в России с ее возможностями без надежного спонсорства такое раньше, чем через 50 — 60 лет, не получится.
— Сейчас режиссеры в погоне за зрителем часто придумывают какие-то модные «приколы», навороты, используют стиль «капустника». Что в этом: будущее театра или же только проявление кризиса, попытка догнать время?
— Различные школы, стили, веяния были в театре всегда. Восприятие зрителя меняется в соответствии с ритмом жизни, объемом информации, поэтому нужно к новым условиям адаптироваться. Был, например, такой «театр шептунов». Правда, не прижился. В общем, меняться нужно…
— Вы имеете в виду культуру языка, осваивать молодежный сленг, например?
— Только не язык! Это — святое. Здесь подстраиваться под аудиторию очень опасно. Нужно прививать любовь к языку, а не унижать его. Театр — это, как мы уже говорили, не равлекатель-ное шоу. «Приколы», уличная повседневность губят театр. Если пойти у них на поводу, театр кончится.