Якубовский, В. Университеты Галкина / Владимир Якубовский // Магілёўскія ведамасці. — 2005. — 19 марта. — С. 4.
Зачем люди ходят в театр? Посмотреть нашумевший спектакль… Познакомиться с творчеством драматурга… Просто отдохнуть, наконец.
— Пойду на Галкина, — сказал как-то знакомый.
— Это кто — новый автор? Или пьеса такая?..
— Галкин — это Галкин! — отрезал мой собеседник.
Так определился очередной гость для рубрики «Театральные встречи»: ведущий мастер сцены Могилевского областного драмтеатра Вячеслав ГАЛКИН.
«Все наши театральные поиски сводятся к тому, чтобы люди, сидящие в зале, ощутили реальное присутствие невидимого». Эти слова знаменитого режиссера Питера Брука вспомнились отчетливо во время премьеры драмтеатра «Я твоя невеста». Причем поводом для этой ассоциации стало не только общее впечатление от драматизма астафьевской пьесы, но и буквальное содержание одного из эпизодов спектакля с участием Вячеслава Галкина. В небольшой и практически бессловесной роли Фотографа он становится на самом деле Свидетелем вечности: делает зримым, осязаемым для зрителя страшный смысл войны, пытаясь запечатлеть для потомков, как Смерть охотится на людей. Это ощущение оказалось одним из самых сильных от постановки Валентины Ереньковой.
Впоследствии оно возникало еще не раз в спектаклях с участием Галкина. Его появление в роли Кучумова в «Бешеных деньгах» по Островскому сразу придавало внешне комедийному сюжету новое, драматическое, звучание, перекликавшееся с реалиями сегодняшнего дня. А приватная, казалось бы, история одинокой старости в спектакле «Слепой, хромой и старая девушка» по пьесе Николаи в немалой степени усилиями Галкина приобретала глубокое социальное содержание. В ней образ Хромого ярко демонстрировал безграничные ресурсы человека и человеческой солидарности в сопротивлении жизненным обстоятельствам.
Наверное, для людей театра такое сравнение окажется не совсем профессиональным. Но амплуа Галкина, его игра на сцене, независимо от исполняемой роли, представляется чем-то сродни работе архитектора. Есть архитекторы, которые проектируют и сооружают здания. А есть другие, которые организуют пространство, придают ему гармонию и осмысленность. Таков Вячеслав Галкин на сцене, заставляющий зрителя следить прежде всего за его действиями, через них понимать поведение других действующих лиц.
Счастлив тот режиссер, которому удалось почувствовать этот внутренний магнетизм Галкина, включить его в свой замысел. И можно лишь посочувствовать тому, чья работа будет противоречить направлению силовых линий этого мощного духовного поля…
Еще когда впервые увидел его на сцене, появилось ощущение, что этого человека откуда-то знаю. При встрече впечатление подтвердилось. Оказывается, этого седого, но всегда бодрого, видного мужчину уже не раз встречал в своем районе неутомимо накручивающим педали велосипеда. Поэтому и первые вопросы были далеки от театральной жизни:
— Вячеслав Александрович! Вы — активный сторонник здорового образа жизни?
— Наверное, сегодня можно и так сказать. Но спорт во мне с детства. А тогда ни про здоровый образ жизни, ни тем более про нездоровый мы понятия не имели… Просто выживали как могли…
Отца у меня не стало в 1946-м, когда мне было всего 10 лет. Осталось нас у матери три сына, я старший. Жизнь была тяжелая, впроголодь. Был свой дом на окраине города Иваново. Нужно было тащить семью. Так что детства настоящего я почти и не видел…
— Как же в таких условиях удавалось заниматься спортом?
— А все оттого, что не за что было купить штаны да ботинки. Вот и начал заниматься, там хоть одежку-обувку давали. Начал с фехтования, получил тренировочный костюм и тапочки. Потом был футбол. Бутсы — мои первые настоящие ботинки. Знаете, очень удобно: шипы к ним тогда гвоздями прибивались, оторвал — и щеголяй! А зимой — лыжи: тоже теплый костюм, ботинки…
Занимался также легкой атлетикой, волейболом, шахматами. В общем, экипировался по полной программе. Конечно, надо было и результаты показывать, иначе форму могли и не дать. Так что у меня только первых спортивных разрядов было не меньше шести. По фехтованию на первенстве России в Ростове участвовал. А по лыжам дважды мастерский норматив выполнял. Правда, мастера так и не дали. Может, думали, что для меня главное — одежда?
— А чем шахматы привлекали?
— О, здесь неограниченные возможности думать, комбинировать, угадывать ход соперника. А превращения фигур?.. Только что была ничтожная пешка —и вот она уже всесильный ферзь! Неповоротливые, но всегда готовые пожертвовать собой ради короля ладьи… И главное —бесконечное множество позиций, стремительный переход от обороны к нападению.
— Это уже гораздо ближе к театру…
— Да, театр был со мной, кажется, всегда. Пожалуй, и самые первые четкие воспоминания связаны с ним. Не знаю, откуда это у меня взялось, но хорошо помню, как у бабушки из простыней сооружал занавес и что-то пытался представлять.
Мне ведь учиться толком так и не довелось, нужно было младших братьев поднимать. Поэто-мушколу оставил, пошел на ткацкую фабрику им.Крупской комплектовщиком тканей. Отработал там 8 лет, дошел до шлихтовальщика. Там же и 10 классов в школе рабочей молодежи закончил. Оттуда и ушел в актеры — в Ивановский Большой драматический театр.
— Прямо с ткацкой фабрики — и в Большой театр?
— Ну, конечно, до этого была самодеятельность. На фабрике всегда концерты организовывал к праздникам, участвовал в спектаклях. И любил я это дело очень…
Был тогда в Иваново такой Тер-манов Василий Федорович. Когда-то работал во МХАТе, потом был репрессирован и лет 20 отсидел в Соловках. Он создал на фабрике имени Федора Зиновьева драматический коллектив. Вот самые первые навыки актерского мастерства я у него и получил.
Поэтому и не оробел, когда увидел на улице объявление о конкурсе на замещение вакантной должности артистов труппы пролетел. А они потом вызывают: «Подавайте заявление, берем вас актером 3-й категории».
— А после 3foroпришлось еще учиться театральному мастерству?
Да как сказать? И да, и нет! При Ивановском Большом была своя студия. Учиться мне страсть как хотелось, и я в нее записался. Походил туда какое-то время. И тут приступает ко мне главреж театра, Семен Моисеевич Рейнгольд. Ему ведь надо было роли заполнить, а я в ту пору готов был играть кого угодно. «Зачем тебе студия, — говорит он. —Ты уже готовый артист!». В общем, уговорил он меня. И, кстати, очень много дал мне в профессиональном отношении. Фактически стал вторым учителем после Тершнова.
Хочу еще сказать о Плавинском Евгении Анатольевиче, главном режиссере Тюменского драмтеатра. С ним мне довелось поработать 6 или 7 лет после Иванова. Словом, это был Педагог с большой буквы. И школа у него была — что твой институт театральный. После работы с ним почувствовал, что любая роль мне по плечу.
— Вячеслав Александрович! А как вы «пролетели» мимо «Современника»? Говорят, самому Ефремову отказали…
— Да, было дело… В Иванове еще… Помню, давали «Город на заре» Арбузова. И подошли ко мне после спектакля двое: Олег Ефремов и Галина Волчек — посмотрели, мол, ваш спектакль, хотим пригласить в Москву, в новый театр, «Современник» называется…
А должен вам сказать, к столичным театрам и артистам, само собой, я тогда относился с благоговением каким-то. Наверное, было в этом что-то провинциальное. А тут сидит передо мной человек в красной блузе не первой свежести, да еще с дыркой на животе. И Волчек ему под стать: курит, пепел кругом…
В общем, не внушили они мне доверия, заартачился я. «Не знаю, — отвечаю, — такого театра. БДТ — знаю, театр Советской Армии — знаю, а ни про какой «Современник» не слышал!». Тем дело и закончилось.
— Не приходилось потом сожалеть об этом решении?
— Поначалу-то разное думалось. Особенно когда в газетах прочитал: «Театр «Современник» открыл первый сезон». А вскоре и телеграмму с афишкой от самого Ефремова получил — есть, мол, такой театр!
Но в столицу перебраться я мог много раз и позже. Помню, когда уже в Петропавловске работал, в Казахстане, приезжала к нам на 10 спектаклей Руфина Нифонтова. Тогда между коллективами была такая практика приглашений. Она в Малом театре работала, была уже народной артисткой СССР, лауреатом Госпремии. Сначала, правда, только присматривалась к коллективу, а потом согласилась сыграть в «Оптимистической трагедии» роль Комиссара. А я играл Алексея. И получилось у нас это неплохо, полный, как говорится, творческий альянс. Перед отъездом она и говорит: «Приезжай!». Я ей: «Да куда мне, что я там буду делать?». «Твое дело, — отвечает, — приехать, остальное — моя забота». Никуда я опять не поехал.
Кстати, в Малом я мог оказаться еще и раньше. После Тюмени довелось один сезон поработать в Чите. Там по шефским делам над воинами ЗабВО была Елена Гоголева (нар.артистка СССР). Увидела меня в пьесе «Мышеловка» по Агате Кристи. И приступила к администрации: «У вас работает актер Малого театра!». А мне говорит: «Поступишь в студию, подучишься!». Коллеги тоже поддакивают: «Езжай, зацепишься, там видно будет…». А я себе думаю: образования нет, а уже под 40! Какой из меня ученик…. Так и не решился.
Потом еще с Георгием Павловичем Менглетом история была. Вместе с ним тоже играли в пьесе «Таблетку под язык» Андрея Макаенка. Он тоже в столицу звал, обещал помочь в любой театр устроиться.
Но я к этому времени насчет Москвы в себе разобрался. Был там не раз и на актерской бирже, когда по семейным обсто-тельствам приходилось менять место работы, и по другим делам. Больше трех дней там находиться мне невмоготу: суета, толчея, чванство, безразличие между людьми…
А вот Питер (Ленинград) был другой, более радушный, деловой. Но туда меня не приглашали.