Якубовский, В. Университеты Галкина : [продолжение беседы с артистом Могилевского облдрамтеатра Вячеславом Галкиным. Начало в №№ 41-42.] / Владимир Якубовский // Магілёўскія ведамасці. — 2005. — 22 марта. — С. 5.
— Итак, Иваново, Тюмень, Чита… Что дальше? Все это еще так далеко от Беларуси, от Могилева…
— О, если все рассказывать, до Могилева мы вообще не скоро доберемся. «Мой путь непрям!» — как говорил Шекспир в «Юлии Цезаре».
Актеры ведь вообще народ кочевой. Как только весной солнце пригрело, птички зачирикали, в театре начиналось волнение — скоро сезон гастролей месяцев на 4-5. Обновляются декорации спектаклей, артисты пакуют чемоданы с огромным энтузиазмом.
И дело тут не в том, что у театральных людей какая-то цыганская натура. Нет, это необходимая потребность профессии. У провинциального актера, если в городе один театр, обязательно должна быть смена мест: 2-3 года и езжай в другой город. Новые роли, новые спектакли, встречи с другими режиссерами. Каждый в тебе находит что-то свое. В итоге растет творческий багаж. Словом, школа!
— Много ли довелось увидеть за 40 лет такой кочевой жизни?
— Так, почитай, весь бывший Советский Союз объехал. От Дальнего Востока до Западной Украины: Черновцы, Хмельницкий… И в Беларуси не раз бывал. А с Могилевом впервые познакомился еще году этак в 1963-м, во время самых первых гастролей. Конечно, тогда не думалось, что придет время и осяду здесь постоянно. Но театр запомнился уже тогда. И на какой бы сцене после этого не играл, всегда сравнивал с Могилевом: архитектура театра, зритель какой-то особый был… А какая была акустика! Помню, во время спектакля директор прибежал: «Вы чего орете?! Зрителей напугаете!..». А мы в Иваново привыкли горланить, там зал на 2 тыс.человек.
Теперь, после реставрации, совсем не то. Я уж не говорю про качество ремонта — стоишь на сцене и капли падают на макушку. А малая сцена вообще залита водой.
— Вячеслав Александрович! Где ваши пути пересеклись с Юрием Яковлевым?
— И эту байку вам уже рассказали? Категорически заявляю: если вам говорили, что я его перепил, не верьте! Враки все! Перепить его никто не мог. Недаром по театральным кругам слух ходил — кто Яковлева перепьет, тому Гриценко с Ульяновым на Арбате обещали памятник поставить.
А вот держаться на равных с этим «корифеем по части пития» мне удавалось. В Кургане это было. Там я после Читы и Стер-литамака тоже года 4 работал. Приехали к нам по линии ВТО Юрий Яковлев с Ларисой Пашковой на гастроли на 10 дней. Играли мы вместе каждый день по 3 спектакля. Да еще встречи с рабочими в разных клубах, в Домах культуры. А после всего— радушные хозяева из Художественного фонда, отвечавшие за «культурный досуг» столичной знаменитости устраивали застолье допоздна. Другие «выпадали в осадок», а мы с ним вдвоем держались до последнего. Вместе вставали и уходили. На прощанье у гостиницы он обычно спрашивал: «Так у кого завтра работаем?».
— Был в вашей биографии успешный опыт руководства театром. Отчего же не продолжили административную карьеру?
— Думаю, любой настоящий артист не променяет творческую работу на чиновничий портфель. Разве что по совместительству… У меня, кстати, так и вышло. Еще в Кургане порекомендовал я знакомого режиссера, Воложанина, для работы в Петропавловск. Переехал он, а вскоре и меня за собой перетащил. Коллектив мне понравился, дружкный, молодежи много. Да только не повезло им с руководством — через некоторое время администрацию театра поснимали за какие-то махинации. И предложили мне временно исполнять обязанности директора. Мне что: чертей играл, а уж эту роль исполню! И взялся задело. Вскоре гастроли очень ответственные в Семипалатинске. Отыграли мы их очень удачно, на «бис». Тут меня стали уже за горло брать — давай в директора и все! Только в партию вступить надо.
— Вот и вступили бы, в чем же дело?
— Э, нет! Тут вопрос непростой… Когда-то, в Тюмени еще, по молодости дружок мой — Саша Вешников — спор затеял на бутылку коньяку с парторгом театра Иваном Смагиным, что в партию вступит. А тот ему: «А я тебе рекомендацию не дам!». А он: «Все равно вступлю!»… И вступил же!
Потом коньяк мы вместе распили. Правда, через год его оттуда выгнали за неуплату взносов. Поэтому был я тогда о партии по жизненным наблюдениям очень невысокого мнения. Что за партия такая: что ни пьянь или бездарь, а выгнать нельзя — у него партбилет! В общем, так и не вступил. Потом уже директором назначили бывшего секретаря райкома. Проштрафился за что-то, и его к нам направили в наказание, наверное, или для исправления… А я остался заместителем. Всего в Петропавловске лет 7 отработал. Потом уж был Могилев.
— А что повлияло на выбор нашего города?
— Появились какие-то бытовые проблемы. Жизнь тогда, в начале 80-х годов, помните, какая была? Решили переехать в Беларусь. Светлана Эдуардовна (С.Э.Клименко — жена Галкина, заслуженная артистка Башкирской АССР — авт.) родом из Могилева, у меня — тоже неплохие впечатления. Так оказались здесь… Подумать только: уже более 20 лет в этом городе, а кажется, будто только вчера!..
— Скажите, Вячеслав Александрович, заметили разницу между театром российским и белорусским, особенности режиссуры?
— Разница, конечно, есть. Нужно только уточнить, что все это режиссура советская в хорошем смысле слова. И то, что в разных театрах и у разных режиссеров она проявляется по-своему. Но есть и общие черты. Для российского постановщика главное — содержание, скрытый смысл. Они возятся с артистами, подтягивают их до уровня своего замысла. Для белорусского важнее «картинка» — внешняя, событийная сторона спектакля.
Не хочу сказать, что одни из них лучше, другие—хуже. В спектакле нельзя обойтись без того и другого. Но все же особенности школы ощущаются, в последнее время — все заметнее.
— С кем из режиссеров было наиболее интересно работать?
— На этот вопрос трудно дать объективный ответ. Каждый по-своему интересен. Вот смотрите, только в Могилеве более двух десятков режиссеров ставили спектакли, в которых я участвовал. О каждом мне есть что сказать… Если же кого-то выделять, то я назвал бы Перепелкина. Большого таланта был режиссер и педагог одновременно. При нем в театре была настоящая школа, «лестница» к мастерству. У Поле-щенкова тоже многому можно научиться. «Егор Булычев» в его постановке — это была настоящая классика. Еще Валерий Маслюк очень заметный след оставил. Жаль, рано ушел…
Валентина Еренькова: тоже высочайший профессионализм. Рид Талипов в работе возрождает лучшие традиции старого театра, который создавался Станиславским. Правда, конечный результат тоже во многом грешит«картинкой». Савицкий, Гузий, Пинигин… Все внесли какую-то новую краску в творческую мастерскую коллектива.
— Каково, на ваш взгляд, лицо могилевского театра? В чем его «необщее выражение»?
— Тут подумать надо. Лицо, конечно, есть. А в чем оно? Ну, прежде всего, репертуар с его широким диапазоном: от российской и западной классики до пьес современных авторов, в т.ч. белорусских. Большое количество режиссеров, которые работают с коллективом, преимущественно приезжие. И это не всегда благо. Ведь «гастролеры», даже самые лучшие из них, смотрят на актера, как на материал. Приезжают, берут, а точнее выжимают из актеров нужное им, и уезжают. А спектакль остается «сиротой» и порой превращается в «лоскутное одеяло».
— Что значит театр для Могилева? Каково его место в жизни города?
— Тоже вопрос непростой. Если глядеть в прошлое, в традицию, то нужно признать: она весьма мощная. Театр практически все время своего существования оказывал большое влияние на культурную жизнь региона.
О сегодняшнем театре я бы так сказать не осмелился. Думаю, он пока не смог до конца выбраться из полосы запустения, связанной с событиями 90-х годов в стране, с длительной реконструкцией здания и другими объективными причинами, которые заставили коллектив вести отчаянную борьбу за выживание. Но обнадеживающие процессы уже пошли. Хотя сказать, когда Могилевщина вновь будет гордиться театральными достижениями, пока сложно.
— В СССР было «единое театральное пространство», око-тором вы так интересно рассказывали. А теперь с появлением суверенных государств осталась какая-то духовная общность людей театра?
— Если говорить о «театральном пространстве», то оно потеряно однозначно. Развал страны, разрыв связей между ее народами означал и разрушение каких-то формальных механизмов в культуре, связывающих ее работников, способствующих творческому обмену. И это, конечно, громадный шаг назад.
А вот духовная общность — это материя хотя и более тонкая, но более прочная. Она закреплена где-то в генах человеческих, проходит через поколения, их историческую память. С ней не так-то легко справиться, и это вселяет надежду.
— В общем, если вас назвать театральным консерватором, то вы не обидитесь?
— Не обижусь. Но я бы себя назвал осторожным оптимистом. Ведь не все, что произошло на рубеже 90-х годов, имело негативный смысл. Да, творческий рост замедлился, но какой-то процесс идет, и что в результате получится, пока сказать трудно.
Могу сказать только, что большая самостоятельность, заметное дистанцирование от Москвы оказали и положительное влияние на культурный и театральный процесс. Помню, еще в Казахстане меня насторожило давление со стороны властей на язык, культуру этого народа. В 1980-м году при подготовке к Олимпиаде потребовалось показать иностранцам «товар лицом» — национально-культурное многообразие. Танцевальный коллектив из Петропавловска по «спецзаказу» подготовил на основе казахского фольклора, народных танцев хореографическую программу. Потом, вернувшись из столицы, они дали на ее основе 40-минутный концерт у нас в театре. Мы все были потрясены этим прекрасным искусством, где показали жизнь казаха с ее ритмами. А также удивлены тем, что раньше даже не подозревали о существовании всего этого.
То же самое после переезда увидели в Беларуси. Только с 1993 года пошли спектакли на белорусской мове. Матросов поставил «Восстание Ващилы», Маслюк «Ричарда III». Гарцуев попробовал поставить «Машеку», но тогда это не вышло.