Могилевские корни нобелевского лауреата : [о внуке еврейского портного из Могилева, нобелевском лауреате Б. Чейне, открывшем пенициллин] / подготовил Н. Березовский // Вечерний Могилев. — 2020. — 9 декабря. — С. 9.
Пенициллин признан спасением XX века от менингита, пневмонии, сифилиса, других инфекционных болезней. Однако мало кто знает, что открыл его внук еврейского портного из Могилева, химик Борис ЧЕЙН, сообщает jewish.ru.
Отец химика Михаил Хайн тоже родился в городе на Днепре, но, получив образование и став химиком, уехал в начале XX века из Российской империи в Германию. В Берлине он открыл успешную фабрику по производству меди, никеля и сульфата магния и стал своим в местной еврейской общине. Вскоре женился на Маргарите Эйскер из уважаемой еврейской семьи.
Хайны слыли интеллигентами: интересовались политикой, играли на разнообразных музыкальных инструментах и всерьез считали, что единственным стоящим делом в жизни является серьезный интеллектуальный труд. И много лет спустя Борис Чейн вспомнит об этом с благодарностью.
Сам же мальчик проявлял способности к науке и искусствам с самого детства. В шесть лет впервые заинтересовался химией, примерно тогда же стал учиться и музыке — какое-то время даже всерьез подумывал стать музыкантом. Как видим, на образовании сына родители не экономили. Даже когда вскоре после его 13-летия умер отец и в семье стало сложно с деньгами, единственной неизменной статьей расхода осталась учеба. Борис окончил лучшую в Берлине гимназию и поступил в университет Фридриха Вильгельма.
В 1930 году молодой Хайн получил диплом химика и физиолога. Три года после он занимался исследованием энзимов, то есть ферментов. Происходило это на химическом отделении Института патологии при берлинской клинике «Шарите», где за свои опыты получил докторскую степень.
30 января 1933 года, когда к власти пришел Адольф Гитлер, Борису ничего не оставалось, как покинуть страну: он был евреем, хотя в тот момент это еще не являлось смертным приговором. Выходец из «русской» семьи, он получил немецкий паспорт только в 1928 году. Но, что гораздо хуже, его уже внесли в свои черные списки гестаповцы. Молодой ученый ведь никогда не жаловал Гитлера и не боялся высказывать свои мысли вслух.
Хайн прибыл в Англию в апреле 1933 года. После покупки билета у него оставалось десять фунтов, которые он потратил на то, чтобы добраться до брата отца, который бежал из Могилевской губернии в Англию, а не в Германию. Английские таможенники прочли фамилию Хайн по-английски — получилось Чейн. Новое «нееврейское» произношение прижилось. Но сам Борис не забудет о своих корнях до конца жизни. Много лет спустя он скажет: «Я обязан этой стране, и особенно англо-еврейской общине, очень многим, можно сказать, своим существованием».
Английские евреи помогли ему выжить. В 1933-34 годах, в самое сложное время после бегства из Германии, Чейн получал финансовую помощь от лондонского еврейского комитета беженцев и синагоги. А вот с работой вначале не складывалось, ибо он по-прежнему не считал нужным сдерживать свой язык и, поступив на работу в лондонский учебный госпиталь, чуть ли не в первый день сообщил своему начальству, что оборудование в лаборатории никуда не годится и не идет ни в какое сравнение с немецким.
Чейну повезло, что его не депортировали обратно в Германию в тот же день. Просто сочли сложным в общении и уволили. Но потом мужчину взял на работу сэр Фредерик Хопкинс, нобелевский лауреат и глава лаборатории в Кембридже, которому не было дела ни до чего, кроме научных способностей, а в том, что касается науки, молодой иностранец не имел себе равных. Чейн проработал под началом Хопкинса два года. А после по его рекомендации переехал с повышением в Оксфорд, где стал главой биохимической секции Института патологии.
В Оксфорде Чейн провел 13 лет. За эти годы случилось много и хорошего, и плохого. В 1939-м он, наконец, получил британский паспорт и в 1941-м впервые начал преподавать. В 1942 году в Терезине погибли горячо им любимые мать и сестра, о чем узнал только в конце войны. В 1948-м он познакомился со своей будущей женой Анной Белофф, биохимиком, дочерью евреев из России. Но самое главное, что именно в Оксфорде он занялся исследованием нового лекарства.
Пенициллиновую плесень открыл в 1929 году английский ученый Александр Флеминг. Он понял важность своего открытия, но, к сожалению, не смог выделить это вещество в форме, которую можно было бы превратить в лекарство для лечения людей. И лишь десять лет спустя исследование Флеминга продолжили Чейн и его коллега по Оксфорду, патолог и бактериолог Говард Флори. Уже через несколько месяцев Чейн смог выделить пенициллин в чистом виде.
Флори провел клинические испытания препарата и доказал его необыкновенную эффективность при лечении инфекционных заболеваний. Оказалось, что пенициллин способен лечить менингит, газовую гангрену, пневмонию, сифилис и многие другие недуги. Но Великобритании не хватало средств для дальнейшей разработки пенициллина и прочих антибиотиков. Тогда ученые обратились за финансовой помощью в США.
Получив грант от американцев, Чейн разработал химическую технологию выделения, очистки и получения пенициллина в кристаллическом виде. Массовое производство вещества позволило широко применять его в клинической практике, что спасло жизнь многим тысячам раненых во время Второй мировой войны.
Нобелевская премия 1945 года по физиологии и медицине была присуждена всем троим создателям лекарства — Флемингу, Чейну и Флори. Чейн, который всерьез опасался, что из-за еврейского происхождения и небольшой известности в Англии его обойдут при присуждении премии, вздохнул с облегчением — «эти парни в Швеции знают свое дело».
Однако даже после получения премии в Великобритании к нему продолжали относиться, как к выскочке-иммигранту. Никто не собирался давать ему ни собственной кафедры, ни оборудования, которое помогло бы продолжить исследования в области антибиотиков. Однако Нобелевская премия сделала Чейна в возрасте 39 лет известным на весь мир. Первыми Чейна пригласили к себе израильтяне и в 1945 году предложили кафедру в исследовательском центре Вайцмана в Реховоте: «Вы сможете делать что хотите в рамках наших возможностей». Возможности евреев в тот момент были, к сожалению, весьма ограничены — Чейн вместо Реховота поехал в Рим.
Италия обещала обеспечить его всем необходимым. И обещание выполнила. Под лаборатории ему выделили целый этаж в Национальном институте здоровья, в подвале которого устроили ферментационную установку. Под его началом теперь работали 90 человек. Со временем для него построили новое здание, в котором разместился Международный центр химической микробиологии. На открытии центра в июне 1951 года присутствовал премьер-министр Италии: правительство не скупилось на знаки внимания нобелевскому лауреату. Центр вел серьезную исследовательскую работу — теперь уже по производству полусинтетических производных пенициллина — и учил этому специалистов со всего мира.
Для Чейна это было счастливое и очень активное время. К тому же он трижды стал отцом. Консультировал заводы по производству пенициллина в разных странах и получил множество наград — от итальянцев, шведов, французов, американцев и даже японцев. И только англичане все еще не торопились с признанием заслуг ученого. Лишь в 1961 году ему предложили возглавить кафедру биохимии Королевского колледжа естественных наук и техники Лондонского университета.
Англичане построили для Чейна новое здание — там были большие ферментационные установки и даже цеха по производству специального электронного оборудования. Но и здесь не обошлось без еврейской «руки»: деньги на центр и оборудование дал фонд Исаака Вольфсона. И тогда гениального ученого окончательно признали в Великобритании — в 1969 году его посвятили в рыцари.
Спустя четыре года после этого знаменательного события сэр Борис Чейн вышел на пенсию и перебрался в свой загородный дом в Ирландии. Туда же перевез свой старый рояль, поскольку теперь у него появилось достаточно времени на свое детское хобби.
Умер гениальный ученый в 1979 году. Его согласно завещанию похоронили на еврейском кладбище.