Университеты Галкина 3

—    Есть ли в театре проблема бе­лорусского языка?

—    Знаете, что я вам скажу именно как русский артист? Если эта проблема и есть, то она не проблема взаимоотно­шения актера и зрителя! Потому что театр — это прежде всего игровой жанр искусства, а не разговорный жанр эст­рады. И если сыграно талантливо, убе­дительно, то зритель поймет и на анг­лийском, и на грузинском, тем более на белорусском языке. Так что это можетбыть лишь проблемой конкретного ре­жиссера и конкретного актера.

— Изменился ли театральный зритель за последние годы? И в чем именно?

— Изменился и продолжает менять­ся. Он теперь более театральный, что ли. Одним словом, наш! Случайного зри­теля, так сказать, «широкого профиля», ориентированного на шоу, развлече­ния, где-то на полпути к театру перехва­тывают телевидение, видеосалоны, дис­котеки, кино… В театр все чаще прихо­дят люди, более взыскательные к свое­му досугу, нацеленные на глубокий ду­ховный контакт. Это, конечно, хорошо.

Но, с другой стороны, накладывает дополнительную ответственность. Не скажу, что всегда театр к этому готов. Порой пытаемся все еще соперничать с виртуальными жанрами масс-культуры. Пытаемся играть «на их поле», где заве­домо выиграть невозможно. А тем вре­менем упускаем своего собственного зрителя…

—    Разве тот, кто однажды полю­бил театр, может ему изменить?

—    Он-то вряд ли изменит. Но может отвернуться от театра, который сам себя не понимает, сам себе изменяет.

Еще вот о чем хочу сказать. У старых режиссеров очень много значил «зас­тольный» период. Когда режиссер с ак­терами за столом разбирали пьесу, пытались понять замысел автора и роль каждого для его воплощения. Чтобы каждый «солдат знал свой маневр». У Плавинского это было сильнее всего развито.

А сейчас залезают сразу на сцену и «методом тыка»… Куда кривая выведет. Потому спектакли долго и не живут.

К тому же есть зритель готовый, а есть потенциальный. Не возделанный театром, не подозревающий о возмож­ности именно в нем находить ответы на сложные вопросы жизни. Тут надо пря­мо сказать: хоть и были в истории моги-левского драмтеатра и Комиссаржевская, и Собинов пел, другие выдающиеся люди (вспомните хотя бы наших знаменитых «стариков»: Гальперину, Родионова, Гусева, Бульчика), а настоящей театральной традиции почему-то не сформировалось. Наверно, свою роль сыграло и недавнее более чем 10-лет­нее «бомжевание», когда у коллектива фактически не было своей крыши. Мно­гое приходится наверстывать, и одних только усилий со стороны театра недостаточно.

—    Как вы чувствуете, кто у кого больше в долгу: город у театра или театр у города?

—    Не знаю, можно ли вообще так ставить вопрос? Кажется мне, что все еще хуже — и тот, и другой в долгу прежде всего у самих себя…

Ну вот такой вопрос: вы помните, каким был Могилев 4-5 лет назад? И как неузнаваемо изменился сейчас. А ведь мог и оставаться прежним, о чем сейчас и подумать страшно. И кто бы был перед ним в этом виноват? Наверно, и город не стал бы беднее, и люди в нем были бы те же. Но жить в нем мне бы уже не хотелось.

Тоже и с театром. Это не хлеба кусок, прожить можно и без него. Совсем дру­гое дело, если ставить перед собой самые высокие социальные и культур­ные цели, стремиться к европейскому уровню. Городу с заштатным театром, вся слава которого в прошлом, такие , задачи не по плечу.

—   Вячеслав Александрович! Вам, как Василию Ивановичу, «академиев кончать» не пришлось. Как чувству­ете себя среди выпускников театраль­ных училищ, факультетов?

— Если откровенно, то, конечно, зави­дую. Все-таки целевая подготовка, по системе намного лучше, эффективнее. Мне нужно время, чтобы в роли сориен­тироваться. Пока я в своих «файлах» в голове разберусь, у них уже все готово — действуют «на автомате». Приходится по­стоянно заниматься самоподготовкой.

Но такова раньше была судьба многих артистов. Например, Кирилл Лавров при­шел в театр Товстоногова тоже без под­готовки. Мастерство наживал на сцене.

Теперь времена другие. Школа, теоре­тические знания — большое дело! Интуи­ция — хорошо, а знания — лучше. Но одними учебниками сыт не будешь. Опыт нужен, практика.

Мне в свое время много сил пришлось потратить на изучение Станиславского. Почти всего проштудировал, 6 или 7 то­мов, но с трудом постигал его идеи, в голове — каша…

—    А вы знаете, сам знаменитый Питер Брук здесь вам бы поаплоди­ровал. Он считал «омерзительной ве­щью», когда режиссер на сцене начи­нает реализовывать свои идеи. И Ста­ниславский, по его мнению, был од­ним из виновников засилья «идейного театра»…

—    Ну, Бруку виднее. Я бы так катего­рично не утверждал. Но с системой Ста­ниславского у меня были проблемы. А потом попалась в руки книга Самуэля Михоэлса о логике поведения персонажа на сцене, обобщавшая практику его ра­боты. И она мне открыла глаза на то, что делал раньше и что нужно делать.

—    И все же, что, на ваш взгляд, для артиста главное: добротная профес­сиональная подготовка, наличие хо­рошего наставника, который руково­дит профессиональным ростом, или способность артиста самому учиться у жизни?

—    Важно все, и отсутствие какой-то из этих составляющих существенно ослож­няет судьбу артиста. Но последнее каче­ство обязательно, без этого мастером не стать.

Помню, в молодости мне не раз дове­лось спорить с Плавинским, одним из своих учителей. «Кому хотел бы подра­жать?» — спрашивает. «Никому!» — отве­чаю. А он мне: «А для меня образец — Лобанов…». Теперь, спустя десятилетия, я уже понимаю, что во многом он был прав. Образец, пример для подражания артисту нужен. Не нужно только на этом останавливаться, а идти дальше.

—        Вячеслав Александрович! Воп­рос, видимо, не очень приятный, так что можете не отвечать. Вы за 40 с лишним лет на сцене сыграли во множестве спектаклей десятки ро­лей, в том числе главных. Некото­рые из них стали выдающимся яв­лением театральной жизни, «винов­ники» которых, как правило, полу­чают почетные звания. Как относи­тесь к тому, что эти звания обошли вас стороной?